Евангелие от психопатов

– Да-да, всё в порядке! Спасибо! – громко сказал отец Генри и с большой осторожностью заглянул в глазок. У двери стояла полная чернокожая женщина в стёганом зелёном халате.

– У нас всё хорошо, – повторил отец Генри, – благодарю за отзывчивость.

– Я клянусь Господом Богом, если девчонка ещё хоть раз пискнет, я вызову полицию! – строго подытожила соседка и удалилась.

Отец Генри взглянул на себя в овальное зеркало, висевшее в коридоре. Даже в полумраке прихожей укус на его шее пылал, наливаясь краской и распухая на глазах.

      Мария сидела на полу, облокотившись об стену и беззвучно рыдала.

Священник поднял её и отнёс в спальню, удивившись тому, что постель, обычно накрытая вышитым бордовым покрывалом, была расправлена; льняное бельё кремового цвета безгласно призывало лежать, и заниматься любовью, и отдыхать, и вновь заниматься любовью. Простыни просили, чтобы их осыпали лепестками цветов и укладывали на них молодые, прекрасные тела, как в кино.

Мэтью Генри бросил Марию на кровать, лицом вниз, и, найдя под пальто и тонким платьем бордовые трусики, быстрым, но осторожным движением спустил их. Мария лежала, покорно и неподвижно, лишь изредка всхлипывая. Отец Генри отступил от неё на шаг, на секунду залюбовавшись ею такой. Она лежала ничком на кровати, чёрные блестящие чулки обтягивали стройные ноги, длинные волосы, нежные оливковые ягодицы, – она была похожа на дорогую коллекционную куклу. Если не видеть её лица. Похожа на поломанную куклу. Мэтью Жеребец рвался наружу, неистово желая расправиться с этой куклой, но священник решил не торопиться. Не признаваясь себе в этом, он чувствовал обиду и желание отомстить. Он потёр рукой саднящий адской болью укус на шее, а потом, восхищаясь собственной властью, ввёл два пальца во влагалище куклы; оно было сухим, тёплым, немного напоминая кожаную перчатку, вывернутую наизнанку. Отец Генри смазал пальцы кремом для рук, который стоял на тумбочке у кровати, и ввёл их опять. Кукла никак не реагировала.

– Ты вела себя плохо, Мария, – произнёс священник, вращая пальцы внутри проститутки, – но, я прощаю тебя, ибо Господь учит нас прощению, а я – милостивый господин твой, отныне – твой муж. С этого дня ты будешь только моею, я беру тебя всю, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Отец Генри произносил слова твёрдо и уверенно, словно роняя увесистые камни. Его возбуждение теперь было необычайным, но, пылающий на шее укус чертовски мешал, отвлекая от наслаждения, которое предвкушал изнывающий член.

– Встань на колени! – приказал священник, достав пальцы из не желающего увлажняться влагалища, и тут же пожалел о своих словах. Приподнявшись на локтях, Мария повернула своё обезображенное ненавистью и растекшейся краской лицо. Демон, овладевший ею, обнажил острые зубы и прошипел:

– Трахни меня, трахни! Ты ведь этого хочешь, сраный выродок? Трахни меня, как вы трахаете церковных мальчиков! Ты думаешь, я телевизор не смотрю?

      Оливковые ягодицы приподнялись, округлившись, но лицо, осквернённое одержимостью, очень портило куклу, мешая Мэтью-Жеребцу сделать то, что он запланировал.

– Отвернись, – приказал он, взяв себя в руки, – отвернись и смотри в окно, не поворачивайся ко мне и ничего не говори.

– Что, правда трахаться тебе мешает, гадина? – прохрипела кукла. Из её носа текло.

– Отныне я – твой муж и господин. Я запрещаю тебе дерзко разговаривать. Отвернись и замолчи, – приказал насильник.

Кукла неожиданно повиновалась. Она опустила голову на простынь, оставив приподнятым лишь зад, покорно подставляя его и свои внутренности такому привычному избиению. Мэтью-Жеребец заломило, он встрепенулся с новой силой; насильник притянул к себе куклу и дал ему волю.

– Я совершаю главное супружеское таинство… Ты принадлежишь мне, твоё тело доверено мне Господом, создавшим меня по своему образу и подобию, – тяжело дыша, насильник тщательно выговаривал каждое слово, это помогало подстёгивать его возбуждение, насладиться которым в полной мере мешал горящий болью укус на его шее.

Жертва изнасилования

Сержант Бонд постучал в крашеную в малиновый цвет дверь и, не дожидаясь ответа, громко произнёс: «Откройте, полиция!» Дверь тут же открылась, и удивительно красивая женщина впустила его вовнутрь. В квартире пахло кондиционером для белья и жареными кукурузными лепёшками.

– Проходите в зал, – сказала женщина с едва заметным мексиканским акцентом. Она куталась в плотный махровый халат белого цвета, но Бонд не мог не отметить, что фигура у неё просто божественная. Тонкие лодыжки точёных ног, сверкающие перламутровым педикюром стопы, – эта женщина была жемчужиной в куче мусора, если учесть то, в каком районе она жила. Это был эмигрантский квартал, населённый, в основном, полунищими мексиканцами, выходцами из бывшего СССР и пьяницами. Жильё стоило недорого, поэтому и селились здесь одни бедняки.

Мария расположилась на диване из чёрного кожезаменителя. Стараясь не пялиться на красавицу, Бонд осмотрелся. В зале было чисто, если не считать перевёрнутую набок большую пластиковую корзину с рассыпавшимися из неё игрушками.