Евангелие от Тимофея

Тут только я догадался, что это за железка царапает мне живот при самом легком движении. Конечно, нож был при мне. Куда ему еще деваться? Не в обычаях служивых обыскивать пленников, все имущество здесь носят на виду — вокруг пояса, на шее, в крайнем случае, в заплечном мешке. Мой плащ люди Вершени воспринимают не как одежду, а, скорее, как огромный бинт, скрывающий от посторонних глаз хилое, изуродованное неведомой болезнью тело.

— У меня, — тоже шепотом ответил я. — Вот только не представляю, как мы сумеем его достать.

— Придется постараться, если жизнь дорога.

Отталкиваясь одними только ягодицами, мы кое-как выбрались на середину хижины. Там Шатун опрокинулся на спину и попробовал зубами вытащить палку, сковывающую мои движения. Однако ничего из этого не вышло, очень уж плотно та сидела. Опять приняв сидячую позу и расположившись справа от меня. Шатун принялся дергать проклятую палку пальцами (руки наши были связаны только в запястьях, поэтому кисти имели кое-какую свободу), но снова безуспешно. Тогда по совету Головастика мы легли на спину валетом, так что голова Шатуна оказалась на моем плече. До хруста вывернув шею, он с третьей или с четвертой попытки все же сумел ухватить губами шнурок от ножа. Я помогал ему, как мог: крутил головой, дергал плечом, даже подталкивал нож мышцами живота. Не знаю, на что именно были похожи наши конвульсии со стороны, однако с их помощью мы добились своего — вскоре нож, матово отсвечивая, уже лежал на полу хижины. Немного передохнув, Шатун взял его зубами за рукоятку, а я подставил связанные запястья под лезвие. Трудно сказать, что пострадало в большей степени, веревки или моя кожа. К счастью, вены и сухожилия остались целы. Едва только мои освободившиеся руки упали вдоль тела, как палка сама вывалилась из подколенных сгибов. Какое это, оказывается, счастье — возможность вытянуть ноги! Через полчаса все узники, кроме старосты, были освобождены от пут.

Остовом нашей хижины служили четыре живых дерева, расположенных квадратом. К их стволам были привязаны щиты из толстых жердей, а сверху прилажена плетеная конусообразная крыша. Все сооружение было густо обмазано смолой, давно отвердевшей и прочной, как эпоксидный клей. Однако кое-где между жердями имелись щели, и к одной из них приник сейчас Шатун.

— Деревня пуста, — сообщил он. — На ровняге тоже никого не видно. У дверей сидит служивый, похоже, дремлет. Второй разгуливает вокруг… Ну, как будем отсюда выбираться?

— Разберем крышу, — недолго думая, предложил Яган.

— Заметят. Тот, второй, все время сюда поглядывает.

— Давай орать, как будто у нас что-то случилось, — сказал Головастик. — Служивый придет посмотреть, в чем тут дело, а мы его и сцапаем. А уж потом и со вторым как-нибудь разберемся.

— Вряд ли. Зачем ему сюда соваться. За нашу жизнь он не отвечает. Ему главное, чтобы потом счет сошелся. Шесть голов принял, шесть сдал.

— Вот если бы темно было… — вздохнул я.

— До темноты нам не дожить. Уж если они собираются допрос по всей строгости учинять, значит, все жилы вытянут… А кто это там, интересно, идет? — Шатун весь напрягся, как перед схваткой. — Кажется, нам повезло. Воду сюда тащат. Боятся, как бы мы не подохли до допроса.

Я тоже заглянул в щель и увидел, что к жилищу неторопливо приближается пожилой колченогий кормилец с бадьей на плече. Конечно же, вода предназначалась нам — из такой грязной посудины служивых поить не будут.

Прогуливающийся в отдалении часовой перекинулся с вновь прибывшим парой слов, заглянул в бадью и рукояткой бича указал в нашу сторону. Затем кормилец исчез из поля моего зрения, но вскоре раздались его приближающиеся шаги. Второй часовой, сбросив дрему, зло заорал:

— Куда прешь, рухлядь хромая?

— Воду вот принес. Ведено напоить их.

— Дождика напьются, когда в Прорву полетят.

— Начальству виднее.

— Обед не кончился еще?

— Уже кончается. Кашу съели, теперь дыни едят.

— Сменять нас не собираются?

— Чего не знаю, того не знаю. Мне ведено воду отнести. И сразу назад.

— Ну ладно… Сейчас открою. Помоги бревно убрать.

Едва только дверь, скрипнув, приоткрылась на палец, как Шатун толчком распахнул ее настежь, сшиб с ног слабо вякнувшего кормильца и за волосы втащил служивого в хижину. С такой же легкостью опытный огородник выдергивает морковку из грядки. Несколько секунд все мы скопом (кроме хранившего нейтралитет хозяина) возились на полу, затем Шатун со словами: «Проклятье! Бича у него нет!» — бросился наружу.

Служивый оказался крепким орешком. Я получил кулаком по скуле, Яган ногой в живот, и если бы Головастик не изловчился набросить ему на шею петлю, исход борьбы мог бы сложиться далеко не в нашу сторону.

Связанного по всем правилам служивого усадили рядом со старостой, а мы сунулись к дверям.