Ever since we met (СИ)

— Есть о чем разговаривать? — интересуется дядя Саша с хитрой улыбкой. Ну наверняка знает же, что есть, наверняка давно просек, но спрашивает все равно. Хитрый лис. Впрочем, а как иначе с такой лисой, как тетя Ира?

— Да я накосячил серьезно. А я ее люблю, дядь Саш.

Слова эти почему-то выходят легче, чем когда-либо, чем когда он их перед зеркалом проговаривал, пытаясь продумать признание, чем когда он их говорил только себе. Ни разу еще он не заявлял кому-то о своих чувствах к Саше. Даже родителям, которым доверял очень многое, особенно касающееся чувств.

— И поэтому нервы ей постоянно треплешь? — дядя Саша удивленным не выглядит. Знает? Как давно? — Ну чего ты так на меня смотришь? Как по мне, так уже все поняли, кроме нее самой.

— В смысле — кроме нее? Разве она…

— Да откуда бы? — дядя Саша фыркает, и звучит это почти сердито. С чего бы ему? — Сначала ты ее сестрой называешь, потом еще и встречаешься с другой, а теперь вот издеваешься над бедной девочкой, как можешь. Она уже приходила, когда твои родители уехали, спрашивала, если можно к нам переселиться на то время, что их нет, потому что боится, что вы опять поссоритесь, говорила, ты ее видеть не хочешь. Ируся ей сказала, что если совсем невмоготу будет, пусть приходит. Ты нам родной, Вань, но она тоже наша.

— И что мне делать?

Собственный голос звучит настолько жалко, что Ваня морщится. Кошмар какой-то. Еще осталось сесть и поплакать.

— Сопли подобрать, большой уже, можешь сам мозги включать. И сделай уже что-нибудь. Это ты в одном доме с ней живешь, а не я. Тебе лучше знать, что тебе делать.

Ничего важного, ничего по существу, а по итогу — как раз тот пинок под зад, который ему был нужен. Ваня возвращается домой под вечер, твердо намеренный объясниться сегодня, и устраивается на полу перед комнатой Саши, поперек коридора вытянув ноги. Так она точно мимо него не пройдет.

Она и не проходит — он ждет больше часа, но в коридоре почти темно, и свет она не включает, поэтому ожидаемо спотыкается об его ноги, и коротко, но емко матерится — он и не знал, что она так умеет. Оказывается, очень даже.

— Ну и что ты тут забыл? — интересуется она мрачно, когда фонариком на телефоне его из темноты выхватывает. Он от яркого луча жмурится и моргает пару раз, чтобы привыкнуть к свету, прежде чем ей улыбнуться.

— Тебя жду. Поговорить хочу.

— А ты можешь меня как-то так ждать, чтобы я не рисковала ноги сломать, об тебя споткнувшись?

— Я думал, ты свет включишь и не споткнешься. Ну или раньше придешь, когда еще видно. Пару часов тут уже сижу, жду тебя, еще светло было, когда сел.

— Может, мне перед тобой еще и отчитываться о том, когда и куда я собираюсь и когда вернусь?

Разговор, определенно, не задался, это и дураку понятно. Ваня на ноги поднимается, чтобы не преграждать ей дорогу, но дверь за собой закрыть не дает.

— Это моя комната, — бросает она ему через плечо, даже не глядя. — Уйди.

— Куда?

— Куда-нибудь. К кому-нибудь, кого ты рад видеть, в отличие от меня.

— Сань…

— Не уйдешь — уйду я! — взрывается она, и казалось бы, с чего это она, но по ней видно, что нервы у нее на пределе. Сам виноват, понимает он. Довел. Стыдно за себя так, как никогда еще не было, если не считать того момента, когда он понял, что сказал ей, что жалеет, что встретил ее. Как он мог вообще так себя с ней вести? Ему бы сейчас ее послушать, ему бы перестать действовать ей на нервы, и правда выйти за дверь, но он опять потеряет возможность с ней объясниться. Он уже столько этих возможностей терял, что еще одну проебывать просто грех и стыдно, и даже преступно. Что если это его последний шанс?

Он не успевает понять, когда в ее руках появляется ее любимый рюкзак, когда она тянется к шкафу за одеждой.

— И куда ты собралась? — он пытается оставаться спокойным. Получается с трудом. Она сносит в его голове все, будто торнадо или цунами, и с каждым разом все сложнее сдерживаться, зная, что она на грани ссоры. Он на этой грани с ней. Он всегда соскальзывает с нее первым, всегда до нее, и всегда умудряется ее обидеть. Сейчас нельзя. Сейчас надо быть спокойным, чтобы, наконец, поговорить с ней, расставить все точки и разложить все по полочкам. Кто-то из них должен сохранять спокойствие.

Он должен.

— Куда-нибудь, чтобы не попадаться тебе на глаза и не мешать, — выплевывает она ему в лицо, в рюкзак, на пол кинутый, остервенело запихивает футболку. — К тете Ире, к тете Наташе, да хоть к родителям в Питер! Тебе-то чего? Радуйся, избавишься от меня. Давно хотел, наверное!

Сколько же времени она в себе это копила? Как это отравляло ее изнутри? Осознание того, что это он виноват, что это только из-за него, Ваню подкашивает почти, бьет под дых. Не веди он себя так, она бы сейчас не плакала, не пыталась бы от него сбежать постоянно. Спокойствие сохранять не получается, волна накрывает его с головой, но не ярости или гнева, а вины. Не той вины, которая бы заставила его уйти. Той, которая заставляет его шагнуть вперед, очередной непонятный комок ткани у нее отобрать, кинуть его куда-то к кровати, и Саню поцеловать так, как он всегда хотел.