Эверлесс. Узники времени и крови

Когда я занимаю место в очереди, сразу несколько человек обращает на меня внимание. В отличие от других жителей Лаисты, которых я видела прошлой ночью, люди, сидящие в очереди, выглядят несчастными и испуганными. Передо мной на столе валяются отполированный нож и серебряные чаши, чуть поодаль топится печь для обжига. Дешевое бальсовое дерево, сгорая, источает кислый едкий запах. Мужчина за столом, должно быть, и есть Вик. Если не обращать внимания на неопрятно свисающие волосы и запачканный кровью фартук, ростовщик выглядит молодым и здоровым по сравнению с людьми, пользующимися его услугами. Кожа покрывается мурашками, но у меня нет выбора.

Спустя непродолжительное время, которое кажется мне вечностью, и все же летит слишком быстро, наступает моя очередь подойти к столу. Какая-то женщина ковыляет прочь, прижимая к груди перебинтованную руку. Я подхожу к столу и сажусь на расшатанный стул. Вик игнорирует меня, стряхивая несколько капель крови на стол, и вытирает начисто тряпкой нож.

Я борюсь с приступом тошноты, подступившим при виде инструментов для кровопускания. Мне доводилось видеть подобное в Крофтоне, но, наблюдая, как Вик держит лезвие над пляшущим огоньком масляной лампы, чтобы подготовить его для следующего клиента, я понимаю, почему папа старался отгородить меня от этого.

Вик берет мою руку и кладет на стол. Каро рисковала всем ради меня, стараясь достать хоть что-то из вещей отца. Малюсенькое воспоминание. Одна ничтожная попытка добиться справедливости.

То, что с ней случилось, – моя вина. Мой долг – спасти ее.

Я ожидаю, что Вик что-то скажет, постарается утешить меня перед процедурой, но он настроен по-деловому.

– Сколько? – слышу я короткий вопрос.

– Что?

– Сколько времени ты хочешь отдать? – нетерпеливо повторяет он.

Мой голос дрожит:

– Сорок лет.

На лице Вика появляется удивление, а потом недоверие.

– Ты шутишь, – говорит он. – Сколько тебе лет?

– Семнадцать. – Вся жизнь проносится перед глазами, семнадцать лет потерь, лишений и боли. В это мгновение я не думаю об Эверлессе или Королеве, а вспоминаю драгоценные моменты настоящей радости: Роан крепко держит меня за руку, мы над чем-то громко хохочем; улыбка Аммы, когда она отсылает Джейкоба прочь; запах древесного угля от папиных рук, когда он пытается собрать мои непослушные волосы.

Они теперь навсегда со мной, но сколько возможных счастливых моментов я отдам сейчас? Доживу ли до них вообще?

– Сначала мне придется посчитать все имеющееся в твоей крови время, – объясняет Вик, очевидно, заметив решимость на моем лице. – Я не хочу, чтобы кто-то упал замертво у моего стола.

Я молча киваю. Сердце быстро бьется, и, как я ни стараюсь, мне не удается его успокоить. Вик устало качает головой и опускает нож.

– Не смотри, – приказывает он.

Я смотрю (а как иначе?), вскрикиваю, и дрожу, когда он прокалывает мне палец кончиком лезвия, собирая кровь в стеклянный сосуд. Его отточенные навыки завораживают, и я не могу оторвать глаз от того, как он работает с набором инструментов на импровизированном столе. У него есть хитроумное устройство, состоящее из маленького стеклянного блюдца, удерживаемого проволокой над свечой, и сейчас он зажигает свечу и сливает капли крови в него. Затем посыпает кровь щепоткой зеленого порошка: мы оба наблюдаем, как она шипит и дымится. Он смотрит на часы, а я гадаю, что из этого всего – лишь шоу, а что – настоящая алхимия.

Смесь из крови и порошка на блюдце вспыхивает и горит маленьким стойким пламенем, словно огонь на кончике спички. Вик с деловым видом изучает его, бросая быстрые взгляды между пламенем и секундомером. Но, пока секунды продолжают тикать, он медленно опускает часы и хмурит брови. Мне раньше никогда не доводилось видеть, как забирают кровь, но по лицу ростовщика я понимаю: что-то не так.

– Что случилось?

Он качает головой.

– Дай мне руку.

Я нехотя протягиваю ему руку, и ростовщик выжимает еще одну капельку крови из кончика пальца, а затем повторяет весь процесс, снова смешивая ее с порошком и зажигая, с тем же результатом. Сбитый с толку, он наблюдает, как два язычка пламени горят и горят.

– Что происходит? – мой голос дрожит от страха и досады. – Что не так?

Вик в раздумье поджимает губы и наконец отвечает:

– Смесь должна выгореть, чтобы мы узнали, сколько времени у тебя осталось. Например, если бы она сгорела быстро, я бы решил, что у тебя меньше года.

То есть у меня должна быть долгая жизнь. Это слабое утешение.

– Так если я могу прожить долгую жизнь, то могу позволить себе отдать сорок лет. – Возможно, я успею заработать и вернуть эти годы, хотя бы частично.

– Никто не может позволить себе отдать сорок лет, – огрызается Вик, все еще глядя на пламя свечи.

Краем глаза я замечаю в очереди старого мужчину, с любопытством наблюдающего за нами. Мною овладевает огромное желание вернуться в стены Эверлесса.