Эверлесс. Узники времени и крови

На то, чтобы пересечь эту похожую на пещеру комнату, нужна целая вечность. Есть в ней что-то жутковатое: акустика заглушает одни звуки и усиливает другие, так что не слышно никаких посторонних шумов, кроме биения моего сердца, которое, кажется, заполнило всю комнату.

– Ваше величество, – уже громче повторяю я.

Но Королева не обращает внимания. Она стоит перед зеркалом с высоко поднятым подбородком, такая же могущественная, как на троне в своем дворце или перед толпой обожателей. Я замечаю движение ее рук, когда она аккуратно накладывает краску на глаза, а потом покрывает губы красным. Эта гнетущая тишина заставляет меня нервничать больше, чем что бы то ни было в этой комнате. Прилив силы и воли, которые унесли меня прочь от Лиама, покидает меня, и я снова чувствую себя не Алхимиком, а маленькой девочкой, намеренно зашедшей в пасть зверя.

Королева поворачивается ко мне. В глаза бросается ее неестественная бледность. Каково это – пребывать в теле, повидавшем пять столетий? Я лицом к лицу с горой, богиней, старым врагом, хотя не вижу в ней ничего знакомого.

– Джулс, – говорит она. А потом: – Антония.

Правда всплывает откуда ни возьмись. Да, я Антония. Автор книги, которую пытался выкрасть отец, чтобы сохранить мой секрет, и ради которой он умер. Это знание скрыто глубоко во мне. Еще одно воплощение Алхимика, понимаю я. Возможно, первое. Но это чувство быстро исчезает. Знание не гарантирует мне большей безопасности.

Под тяжестью взгляда Королевы мне хочется раствориться. Это какая-то осязаемая сила, поражающий луч, направленный прямо на меня. Но я заставляю себя стоять прямо, с высоко поднятой головой.

Королева смеется, низко, раскатисто, как далекий гром.

– Мы все встречаемся, встречаемся и встречаемся.

– Это я нужна тебе, а не Ина, – говорю я. – Что бы ты ни планировала, можешь отпустить ее.

Снова тот же смех. Я пытаюсь сохранить самообладание.

– Тебе не нужно переживать за Ину, – отвечает Королева. – Она мне больше не нужна. – Ее голос странный, очень тихий. – Однако было мило с твоей стороны поручить Роану Герлингу охранять ее, когда ты сама любишь его.

– Я… что? – я задыхаюсь, страх и замешательство овладевают мной. Как она узнала, что я сказала Роану?

Королева делает шаг вперед и кладет руку на мою грудь, прямо поверх бешено колотящегося сердца. Даже через ткань платья я ощущаю холод ее ледяного прикосновения. Мороз распространяется по телу с неимоверной скоростью.

– Ты права. У Ины Голд нет нужного мне сердца. – Теперь голос Королевы словно разделяется на два: один – ее собственный, а другой – озорной и заговорщицкий. От звука двух голосов мне становится еще страшнее.

Сердце.

Едва ее слова стихают, я пытаюсь сдвинуться с места, но не могу пошевелить и пальцем. А потом мои колени подгибаются, и я падаю, больно ударяясь о пол.

Последние остатки сил покидают меня, словно все тело превратилось в желе. Я вспоминаю слова Эдди о прикосновении к Королеве, выражение ее лица, как у испуганной лани: «Время как будто покидает тебя».

Я едва могу поднять голову, не говоря уже о том, чтобы защищаться, когда слышу, как дверь за мной открывается, и кто-то еще входит в комнату.

– Нет, – повторяет Королева, и теперь ее голос звучит отовсюду. – Ина не нужна мне. И никогда не была нужна.

А потом маленькая холодная рука касается моего подбородка. Я продолжаю держать глаза закрытыми, не желая видеть блеск клинка, который вспорет мое горло или пронзит сердце, не желая признавать, что я подвела Ину, подвела всех. Если Лиам прав и Колдунья – зло, то я по своей глупости только что передала ей мир.

Но…

– Открой глаза, Джулс, – зовет кто-то. Не Королева.

Я повинуюсь.

Каро стоит на коленях передо мной улыбаясь, ее рука лежит на моей щеке. За ней стоит Королева, но ее взгляд направлен куда-то вдаль.

– Каро! – я с облегчением вздыхаю. – Королева, она…

– Она ничто, – прерывает меня Каро.

Впервые с тех пор, как я увидела ее, она не говорит шепотом. Ее голос высокий, чистый и знакомый, как биение моего сердца. На ней черное бархатное платье, а не униформа служанки, а волосы распущены.

Непохоже, что она больна или в лихорадке.

Она не глядя дергает Королеву за безжизненно повисшую руку. Та сразу же падает, так быстро и тихо, словно марионетка, чьи веревочки подрезали.

Я издаю истошный крик, но некому прийти мне на помощь: Королева растянулась на боку – гора бархата, шелка и костей. От вида произошедшего меня начинает трясти.

Каро вздыхает, словно что-то недостающее внезапно вернулось к ней. Даже стоя на коленях передо мной, она выглядит величественной и могущественной.

Я молчу, но слезы капают прямо ей на руки. Она отпускает меня и вытирает руку о юбку. Глаза Королевы закрыты, ее грудь едва заметно поднимается и опускается.

– Не стоило говорить, что она ничто, – говорит Каро, цыкая на саму себя. – Когда-то Королева была моим другом. Мы обе тогда были молоды. Даже тогда я видела в ней потенциал.

Она улыбается давнему воспоминанию.