Everything I am

После завтрака мы направляемся на Травологию. Гермиона решительно отправляет Рона вперед, подхватывает меня под руку и оттирает в сторону от толпы сокурсников. Я удивленно гляжу на нее:

— Что-то случилось?

— Нет пока, — отвечает Гермиона, краснея, — но я… просто обязана тебе сказать. Пока не случилось.

— Да в чем дело-то? — ох, как я не люблю, когда она краснеет! Это всегда наводит меня на подозрения, что речь пойдет обо мне.

— Гарри, у тебя невозможно счастливый вид, — говорит Гермиона так тихо, что я вынужден практически прижать ухо к ее губам, — вчера ты был мрачнее тучи, мы с Роном даже опасались за тебя, а сегодня ты по-настоящему смеешься. Ты хоть помнишь, сколько ты не смеялся?

Я не помню. Но, кажется, понимаю, что она имеет в виду. Волна жара обдает меня изнутри, но я заставляю себя остаться спокойным:

— И что с того?

— Да ничего особенного, — пожимает она плечами, — просто… ты помнишь, как я на уроке Зельеварения зелье испортила? Ну, от него еще ментолом пахло на весь класс?

— Помню, — не понимая, к чему она клонит, отвечаю я, — ну и что?

— Ты на меня тогда посмотрел, наверное, ждал, что я расстроюсь, у тебя еще на лице удивление было, что меня утешать не понадобилось…

Кажется, до меня доходит. Мы уже стоим одни, все удалились на приличное расстояние, почти к самым теплицам, и можно говорить громче, но мы все так же шепчемся:

— Ты что, хочешь сказать…

— Ты мой лучший друг, Гарри, — говорит Гермиона полушепотом, красная от смущения, как дикая гвоздика, — я хочу, чтобы ты понял, что я тебе доверяю и не хочу обидеть. Я в тот день вела себя очень глупо, Лаванда, наверное, тогда и догадалась, что мы с Роном… Ну ты меня понял?

— Понял, — медленно отвечаю я, глядя на ее кудрявую макушку. Значит, я был прав. Мантия ей пригодилась бы. А теперь она мне самому позарез нужна.

— Гарри, я это говорю к тому, что… В общем, ты не должен ничего отвечать, просто услышь, что я тебе скажу, договорились? — она говорит уже тверже, хотя по-прежнему не поднимает глаз. — Ты должен вести себя умнее, чем я. Если твое хорошее настроение как-нибудь связано… с уроками окклюменции, будь очень осмотрителен. Ты прекрасно знаешь, что за тобой следит множество глаз. Неприятности в случае чего будут не у тебя.

Вот теперь я вспыхиваю. Верно, черт, абсолютно верно! Я могу никому не говорить — но что, если кто-нибудь догадается по моему виду?

— Я понял, Гермиона, — произношу я, прикусывая губу и по привычке прихватывая зубами шрам на ней. Он еще различим, достаточен для того, чтобы теребить его зубами, — я понял. Спасибо тебе.

— А я была права? — она нерешительно улыбается, и я ощущаю себя сильнее и выше, чем за секунду до этого. Девчачье любопытство! Если бы у меня была сестра, я хотел бы, чтобы она была такой как Гермиона. Впрочем, она и так почти сестра.

Я смотрю на нее, не зная, что ответить, не находя сил даже кивнуть, чтобы отплатить признанием на признание.

Она хлопает меня по плечу:

— Ладно, забудь, проехали. Я же сказала, что ты не обязан ничего отвечать. Я сама тебе сказала, вовсе не для того, чтобы выводить на откровенность. Пошли скорее, мы на урок опоздаем!

Гермиона уже готова побежать по дорожке, ведущей к теплицам, но я удерживаю ее за руку и поворачиваю к себе. Нет, она не сердится.

— Ты ведь знаешь, что я тебя люблю? Тебя и Рона? — уточняю я.

Она сияющими глазами смотрит на меня, взгляд такой… Такой, словно ей не шестнадцать, а тридцать шесть, но женщинам ведь нельзя говорить подобного? Хотя, по-моему, это был бы комплимент.

— Я знаю, Гарри, — отвечает она, и раньше, чем я успеваю сообразить, что происходит, целует мягкими губами в щеку:

— Пошли скорей, а то Рон нас обоих убьет, — она хихикает, и мне приходит в голову, что ей не настолько неприятна ревность Рона, как она всегда стремится выказать.

Мы скорым шагом идем к теплицам, и Гермиона бросает на ходу, меняя тему:

— Ты уже слышал про идею Фреда и Джорджа?

— Это о том, чтобы сделать второй профессией проведение праздников?

— Да-да. Рон мне вчера все уши прожужжал. Они купили новейшую акустическую технику, приспособили на нее магические усилители, и теперь у них уже есть здание под самую крутую дискотеку магического Лондона. Рон страшно завидует, даже хотел вытащить меня на выходных к ним в гости, посмотреть, чем братцы дышат, но перед экзаменами мне как-то не захотелось.

— Жалко, магглы никогда не услышат музыки, которую будет воспроизводить проданная близнецам техника, — отзываюсь я, — мы вот с тобой поровну принадлежим к двум мирам, а сколько людей никогда не пересекают их границ.

— Жаль, — откликается Гермиона, запыхавшись, и продолжает после короткой паузы: — А знаешь, ты сейчас напомнил, что мы оба родились в маггловском мире, и я уже собралась тебя поправить. Я о тебе столько читала, еще до знакомства, и ты чистокровный волшебник, а я магглорожденная…

— Здрасте, приехали, — я даже останавливаюсь, — теперь расскажи мне о моей великой славе и подвигах.

— Не дождешься, — хмыкает она, — не мой конек. Это тебе к Колину.