Евгений Мартынов. Белокрылый полёт

– А помнишь Женькины шутки, когда он после удачного худсовета или записи заходил в ресторан и сразу начинал швейцару вешать лапшу на уши: «Шмайзел дэ штрбхес ля маленький бойзл…» Тот сначала внимательно слушает, а потом растерянно спрашивает: «Что вы сказали?» А Жека в том же понтярном духе продолжает: «Санта дэ ля мбрэ люля кебаб дэ фуз…». У швейцара глаза – на лоб, бежит за метрдотелем: мол, знаменитый артист пришёл, не по-нашему чего-то говорит, кажется, про люля-кебаб спрашивает. Метрдотель, улыбаясь, здоровается, приглашает в зал, вежливо сажает нас за столик, а Женька ему серьёзно так вопрос в лоб: «Слябы у вас сегодня есть?..» Тот задумчиво отвечает: «Нет». – «А музумбала с марцифалями?..» Тот после паузы: «Не бывает такого». – «А мегага под спущёнкой или хотя бы бензотрабл с гавнйром каким-нибудь имеется?.. Может быть, осталось хоть немного говнядины-сриль или пердёлек на блевантйне?..» Наконец метрдотель под наш дружный хохот просекает, что его разыгрывают, и, тоже смеясь, говорит: «Для вас, Евгений, у нас всегда всё имеется, разве только кроме названных деликатесов. Заходите в любое время, вас будем рады обслужить по полной программе!» Такие вот выкидоны Женька выделывал. При всём при том, что люди вокруг сразу его узнавали. И уж никогда он не старался внешне выглядеть умнее и солиднее, чем был внутри на самом деле. После подобных «прибамбасов» все в него просто влюблялись, как в родного…

– Как в ребёнка, скажи точнее, – подхватывает разговор рядом стоящий. – Женя, правда, как все гениальные люди, был большим ребёнком, оттого и любил побаловаться, несмотря на свою серьёзность в творчестве и вообще в делах. Сколько раз бывало: звоню ему, он поднимает трубку – и таинственно-строгим тоном вещает что-то типа того: «Общество “Память” слушает, говорите…» Я ему в его же стиле: «Это Тель-Авидение вас беспокоит…» Мартынов, ещё не разобрав толком, с кем говорит, продолжает: «A-а, Утренняя пошлость, Песни гадов и рак-музыка?..» – «Совершенно верно, вам привет от Яшки Ёлкина и Мягкого Пениса» (то есть Яка Йоалы и, извиняюсь, Тыниса Мяги). – «Спасибо, а как там сейчас поживают Рэй Конюх и Женька-в-Ластах?» (то есть Рэй Коннифф и Джеймс Ласт) – «Лажа: у Конюха свиньи всё сено пожрали, а у Женьки один ласт акулы свистнули…» Корёжить голоса обоим становится невмоготу из-за разбирающего изнутри смеха, и Женька наконец узнаёт меня: «Здорово, Витя! Ты что – без дураков – в Таллине был, с Яком встречался?»

– …С Яком мы в 79-м году, помню, были у Жени, на Спасской, – жуя бутерброд, включается в воспоминанья следующий Женин соратник. – Тогда Йоала только что записал несколько Жениных песен. И, надо сказать, классно записал! Мы сидели за маленьким столиком, у рояля, и по этому поводу выпивали вчетвером: ещё Юра с нами был, что-то серьёзное в нотной тетрадке чертил и одновременно в компании участвовал. После очередного тоста вдруг откуда-то с верхнего этажа зазвучала всем известная мелодия «Шесть-тридцать» – так мы её называли. «Опять они! – закатывает глаза Яшка, возвращая неотпитый бокал на столик. – Нигде от них покоя нет!» Женька открывает окно, садится за рояль и во весь голос: «Над деревней льётся радостный мотив, девки провожают парня в Тель-Авив!» Потом резко обрывает свою песню и объявляет: «Заканчиваем кутить! Сейчас будем все на русскость проверяться: прыгать с балкона, со второго этажа на улицу. Если не разбился, значит, русский»… «А если разбился, – подхватывает Мартынов-младший, – значит, из тех самых… Одним меньше будет. Туда ему и дорога, прости господи». Як от смеха чуть не подавился, спрашивает: «Мне-то что делать? Я ведь и так не русский, а эстонец. Разобьюсь наверняка!..» «Нет, – говорит Женя, – не разобьёшься. Мы с тобой, Як, проверяться не будем, с нами всё ясно»… И, пристально глядя на меня, продолжает: «Но гишмалтизацию сейчас всё-таки проведём: вот с Жоркой разобраться надо. Пусть он проверится!»…

– И что, проверился? – спрашивают слушающие рассказчика. – Чем дело-то кончилось?

– Да ничем, – вступаю в разговор я. – Покричали в окно на верхний этаж, чтобы там прекратили свой «шабаш», а когда наверху всё стихло, мы им сами стали играть в четыре руки те же «Шесть-тридцать», «Хама-на-мыло» и «Братва, братва, купите бабе розы». Не забывая при этом тостировать за дружбу народов и интернациональную солидарность.

– …Что тут говорить? О Жене без улыбки трудно вспоминать. Давайте-ка поднимем чарки ещё раз за его солнечную память и такие же солнечные песни, – со вздохом предлагает Жора.

– Давайте, – подхватывают все и на несколько секунд смолкают…