Евгений Мартынов занимал первое место по авторским гонорарам среди композиторов всего Советского Союза в течение примерно двух с половиной лет начиная с конца 1975 года. Он отодвинул на второе место бывшего лидера – Давида Тухманова. А до Тухманова первую строку в этой устной табели о рангах уверенно занимал Арно Бабаджанян. Брата же с первой позиции оттеснил Александр Зацепин, «экс-чемпион», а того – давно прорывавшийся Раймонд Паулс… Женя, кстати, с большим интересом следил за творчеством перечисленных мной композиторов и всегда отзывался о них с искренним уважением – как об очень крупных творческих фигурах. Примечательно, что Мартынов, Тухманов, Зацепин, Паулс, назову также Юрия Антонова, – все были (и сейчас, помимо Жени, остаются) профессионалами, почитаемыми друг другом, однако держащимися друг от друга на расстоянии, словно сохраняющими определённую производственную автономность. Наверно, это ещё раз подтверждает тот факт, что бездарности и безличности группируются и объединяются куда более успешно, чем люди талантливые и личностные.
Коснувшись гонорарно-доходной стороны композиторской деятельности, я вспомнил о соприкасающихся с этой стороной некоторых фактах из жизни брата.
Когда молодой, популярный и очень доверчивый (поначалу) композитор Евгений Мартынов попал в московскую, внешне элитную, среду, он даже несколько растерялся от того, что все у него просят денег взаймы, и притом не 200–500 рублей на месяц, а 5–10–20 тысяч на неопределённый срок.
Женя недоумевал:
– Вроде, у людей есть всё: большая квартира, импортная мебель, машина, дача… У меня всего этого нет, и неизвестно, когда будет. А взаймы не я у них прошу, а они у меня. Помощи не я у них прошу, а они у меня. И как они собираются такие большие деньги отдавать? Где их вообще можно взять, если зарплата у людей – 200 рублей, а аппетит – на 20 тысяч? Вчера, наверно, заняли у Тухманова, сегодня просят у Мартынова, завтра будут клянчить у Антонова.
Кто только не просил у Жени денег взаймы! Кого только брат не выручал: от новых киевских родичей до людей едва ему знакомых! Очень известные граждане, взяв в долг крупные суммы ещё в 70-х годах, так и не вернули Жене денег до конца его жизни.
– Не буду же я на них в суд подавать! – говорил брат. – Тем более что некоторых уже и в живых нет, а их жёны вроде вообще тут ни при чём… Да и расписок-то я от них не требовал, а те расписки, что есть, давно уже недействительны.
Трудно было Жене понять людей, каждый раз при встрече обещавших ему вернуть долг на следующей неделе – и снова пропадавших на год. Необязательность, как категория этическо-нравственная ли, профессиональная ли, бытовая – любая, душе брата была не только чужда, она была просто непостижима! Взять – и не отдать, пообещать – и не сделать, свои же обязанности – и проигнорировать: против этих «приёмов» Женина «защита» не срабатывала. До конца жизни если брата выводило что-то из себя, то в первую очередь людская непорядочность, безответственность, непунктуальность, необязательность, из-за которых многие Женины планы порой оказывались под угрозой срыва, а сложные многоходовые комбинации грозили в конечном итоге распасться.
Фамилии некоторых уважаемых должников я знаю. Эти люди всегда избегали лишних встреч с Женей, а после его смерти вообще «выпали в осадок», никогда даже по телефону не поинтересовавшись, как живёт Женина вдова с малолетним сыном и его больные, всё более стареющие отец и мать. Хотя выпали в осадок разве одни только должники? Многих Жениных «друзей» после похорон как ветром сдуло. А брат был радушным и щедрым человеком, гостеприимным и хлебосольным. Сам любил погулять и гостей всячески старался уважить, не скупясь на обильные застольные угощения и доброе, искреннее внимание к друзьям и близким. Потому и деньги у него в карманах не задерживались надолго.
Мне запомнился случай в Феодосии, где мы с Женей и Эллой отдыхали летом 1977 года. В магазине детских игрушек его восемнадцатилетняя невеста увидела красивые большие плюшевые игрушки, они ей очень понравились. Женя, недолго думая, купил Элле все игрушки, что стояли на прилавке! И мы потом никак не могли уехать с ними в гостиницу: такси не вмещало сразу и нас, и плюшевое зверьё. Пришлось добираться на грузовом такси. Когда же подошло время уезжать домой, Женя предложил оставить половину тигров, львов и медведей в гостинице, но Элла, обняв своих братьев меньших, жалобно заявила, что они без неё здесь попросту пропадут от голода и обиды. В результате весь этот зверинец пришлось на «рафике» подвозить к поезду и давать телеграмму в Киев, чтобы там были готовы его вынести из купе и приютить дома.