Эволюция

— Они меня пока не интересуют. — Аргеной взмахом руки убрал голограмму. — Ты прошел испытание, Лейст.

— Еще одно? — Лейст приподнял бровь.

— Их будет бесконечно много, пока я не соображу, чем же тебе так не угодил родной Триумвират.

Лицо Лейста побледнело.

— А чем они могли мне угодить? — произнес он сквозь зубы. — Все, что я умел, — это воевать. А они меня выпнули в запас, заявив, что во мне не нуждаются. Дали жалкое пособие. Они даже не сумели дать пинка зеленоглазым самостоятельно, для этого им понадобился Гинопос. За что мне любить их? За что мне их уважать?!

Лейст говорил от души, и душа его звучала в унисон с душой Аргеноя. Он сам многажды повторял подобные слова, обвиняя весь мир в своей судьбе. И сейчас, услышав то же самое из чужих уст, он растерялся.

— Майор Ирцарио. — Аргеной отвернулся и заговорил командным тоном. — Подготовьте операцию. Мне нужны руины этого завода на Чаппеле.

— Потребует времени, — откликнулся Ирцарио. — Скажем, неделю. Я так понимаю, сработать надо быстро?

— Прыжок туда — прыжок обратно.

— Пошлем пару дронов-невидимок. Нужна конкретика, просто так бомбить землю не вариант.

— У вас семь дней, — кивнул Аргеной. — Лейст отправляется с тобой.

«И я хочу, — отправил он сыну по личному каналу, — чтобы он убивал своих у тебя на глазах. Я хочу быть уверенным».

«Отец, проще убить его прямо сейчас, — пришел ответ. — Уверяю, никто не расстроится, разве что я уроню слезинку из необгоревшего глаза».

«Ты обсуждаешь мои приказы».

— Есть! — Ирцарио приложил руку к голове и развернулся. Его примеру последовал Лейст.

Аргеной тяжело опустился в кресло. Пора было возвращаться в свои покои. К Вайне, взгляд который так трудно вынести. Но еще труднее заставить себя отделаться от нее. Остаться наедине с самим собой, без этого голоса здравого смысла. Что за голоса тогда окружат его?

— За что мне любить их? — повторил Аргеной слова Лейста. — За что мне их уважать?..

Глава 4

Над сценой, установленной в конце площади, появилась огромная голова Ремила Ланса, и по собравшейся толпе пробежал ропот. Елари Квинти, которая последние семь дней даже в мыслях называла себя Элли, тоже пробормотала нечто неразборчиво-недовольное. Она стояла в первых рядах, держала нарочито кривой плакат, на котором, будто набросанные второпях, скакали буквы: «Нет войне! Пусть Ланс воюет сам!»

На Елари уставилось широкое и тупое рыло кинокамеры, которую держал на плече один из десятков снующих туда-сюда операторов. Елари отвернулась, постаралась, как учили, надуть щеки, изменить черты лица. Зря вылезла в первый ряд, надо было стоять сзади, но в этом был один из немногочисленных талантов Елари: рано или поздно она всегда вылезала на передний план.

Голова Ланса смотрела вдаль. Елари отметила, что над ней явно потрудились их специалисты по анимации. Глаза сделали меньше, щеки — толще. Еще несколько незаметных штришков, и вот благообразный пожилой политик превратился в зажравшееся чудовище, только и мечтающее втравить галактику в кровавую бойню.

— Сегодня все мы, жители галактики Триумвирата, охвачены тревогой за ближайшее будущее, — прогудела голова на всю площадь. Над голосом, само собой, тоже потрудились, он стал выше, резче, заставлял морщиться. — Несмотря на все наши дипломатические усилия, нам приходится констатировать факт: война неизбежна. Лидер цивилизации под названием «Гинопос», известный нам как Аргеной, отверг предложения мирного разрешения конфликта…

Рёв, поднявшийся в толпе, заглушил несколько предложений, произнесенных головой. Кстати поднялся ветер, холодный муссон с моря, и будто раздул пламя, охватившее людей.

— Ублюдок! — выкрикнул кто-то, и в голову полетела бутылка. Разумеется, голове она не причинила ущерба — упала на сцену — но послужила сигналом для других. Камеры обратились к голографической голове, в которую мирные граждане Чаппела швыряли мусор. Миллиарды людей в галактике успеют увидеть запись по частным каналам, прежде чем ее заблокируют, но и тогда продолжат гулять по сети сохраненные фрагменты. Ну и память. Из памяти картинку не изымешь.

Сами же митингующие, в одинаковых белоснежных костюмах, стояли подчеркнуто-неподвижно, будто были выше того, чтобы выражать свое недовольство столь примитивным способом. Будто те, кто начал швыряться, не были членами организации, переодетыми в штатское.

Сквозь рев и гомон прорывались лишь отдельные слова и фразы, которые произносил Ланс: «…десятилетиями зеленоглазого кризиса…», «…сегодня, как никогда, должны сплотиться…», «…неоткуда ждать помощи…», «…если мы сами не защитим, то…».

«Крысы!» — подумала Елари, глядя на гологолову, как назвала ее про себя. Всегда и всё было просто. Нагрести полные карманы, а потом сбежать, оставив за спиной пепелище. Но теперь бежать некуда. В перекрестье двух прицелов оказалась вся галактика, весь известный этим крысам мир. И они визжат, они мечутся, не зная, что придумать, чтобы оставить за собой право жить и набивать карманы дальше.