Эволюция военного искусства. С древнейших времен до наших дней. Том первый

Если историк устанавливает соответствие между натуральным хозяйством, феодальной системой и иррегулярными началами в тактике, где каждому отдельному бойцу предоставляется широкое поле для проявления своей личности, а, с другой стороны, денежному хозяйству и установлению республиканского строя государства противопоставляет сомкнутый строй, то все же, по-видимому, было бы ошибочно представлять себе ход исторического процесса так, что каждому завоеванию демократии — политическому и хозяйственному — соответствовал бы толчок на пути перехода от индивидуального бойца к сомкнутому строю. Наоборот, не представляет сомнений, что первоначально фаланга появилась у дорян (спартанцев), которые были несравненно менее, демократичны, менее экономически развиты, чем афиняне. Новые изобретения в историй принадлежат далеко не всегда передовым элементам. Переход от средневековья к новым векам в истории военного искусства отмечается возрождением пехоты — возрождением, главная заслуга которого принадлежит Швейцарии, не стоявшей во главе европейской культуры и цивилизации. Но ход исторического процесса заключается в том, что новые военные формы, отвечающие экономической и политической эволюции, в течение очень короткого времени усваиваются всей семьей культурных народов и характеризуют уже не изобретателей, а свой век, свою эпоху.

Победа рядового бойца в строю над квалифицированным нерегулярным бойцом.

 Фаланга представляла несколько (от 6 до 16 и больше) шеренг тесно сомкнутых бойцов, имевших предохранительное вооружение и вооруженных холодным оружием — копьями и мечами. В тактическом отношении вся фаланга представляла одно целое, и подразделения ее имели исключительно административное значение. Каждый боец в фаланге мог быть уверен в поддержке своего соседа уже потому, что форма построения исключала возможность одиночному бойцу уклониться от боя. Передние шеренги прикрывал задние, а задние исключали для передних возможность отступления, физически давили на передних, давали им ценную моральную поддержку. В фаланге каждый боец как бы растворялся, но каждый чувствовал физически и морально поддержку всей массы. Сплоченность и сомкнутость усиливались ритмически движением в ногу под звуки флейты (Спарта) или струнных инструментов (Крит) и пением всей массы военного гимна (пеана). Эта тактическая форма представляла ту огромную выгоду, что для боя в рядах фаланги не требовалось тщательной предварительной выучки каждого отдельного бойца — достаточно было опытными бойцам окаймить фалангу, а в середине ее могли найти применение граждане, которые несколькими упражнениями психологически слиты с массой[7].

Древние греки, которым приходилось двигать городские милиции против воинственного рыцарства Персии, хорошо понимали, что в сплоченности и спайке фаланги заключается секрет ее успехов. Спартанский царь Домаpaт, по преданию, утверждал, что «в отдельности спартанец может уступать какому-либо одиночному неприятелю. Но в куче — спартиаты лучшие из смертных. Они свободны, но не совсем. У них есть свой повелитель — закон, который указывает им не уступать численному превосходству, но добиваться в своем ряду и в своей шеренге победы или смерти»[8]. Ту же идею о превосходстве регулярных войск над распыленными усилиями самых храбрых одиночных бойцов, через две с лишком тысячи лет, в 1798 г. высказал Бонапарт, когда ему пришлось вести французского революционного солдата, в основной массе новобранца, против рыцарей Египта — мамелюков: два мамелюка сильнее трех французов, но 100 французов не побегут перед сотней мамелюков, у 300 французов будет превосходство над 300 мамелюков, а 1000 французов наверное побьют 1500 мамелюков. Регулярное начало, путем сомкнутости и сплачивания в одно тактическое целое, позволяет рядовому бойцу побеждать бойца квалифицированного. Необходимость регулярности порядка подчеркнута еще Аристотелем (Политика, VI, 13): «без тактического порядка тяжело вооруженная пехота ни к чему не пригодна, и так как в древние времена этого не знали, и не было искусства, то сила войска покоилась на коннице».