Евпатий Коловрат

— А ты не глуп, монгольский князь, — усмехнулся Верила.

Он так и назвал Бату-хана монгольским князем, но толмач переводил уже осторожно, как подобало обращаться к молодому Повелителю Вселенной. Толмач, осевший в Самарканде пирейский грек, был сообразителен — дословный перевод вериловой речи мог ненароком и ему стоить дорого. Переводчик ведь соучастник беседы, причем не равный, он вроде бы одно лицо с тем, слова которого неведомы его хозяину.

Бату-хан протянул руку к иконе Иоанна Богослова.

— Хочу видеть русского бога!

Верила, не ответив Бату-хану, сделал игумену знак. Тот засуетился, вдвоем они подняли икону, монах бросился им помогать.

Иоанна Богослова водрузили на прежнее место, но легкую ткань, закрывавшую лик создателя Апокалипсиса, Верила снять не торопился. Закрепив икону, он позаботился о дополнительном освещении ее и лишь тогда, знаком пригласив Бату-хана и толмача приблизиться, сдернул покрывало.

…Глаза, глаза… Византийские мастера десятилетиями работали над тем, как через глаза изображенного бога передать ощущение свидания с ним. Икона Иоанна Богослова, волею судеб занесенная в рязанское село Залесье, была одной из самых удачных попыток создания «божьих» глаз.

Когда Иоанн глянул на Бату-хана сурово и грозно, тот почувствовал вдруг холод на сердце. Повелитель Вселенной смотрел, не отрываясь, в глаза Иоанна Богослова и видел в них несгибаемую волю, презрение к смерти, непримиримость. И ненависть, лютую ненависть к нему, Бату-хану. Такие глаза он видел уже у князя Олега Красного, у Федора Юрьевича, у тех руссов, которые доставались ему живыми. Но те были только людьми, а это ведь бог… Он заодно с руссами. А человек не может одолеть бога, даже если он — чужой…

И впервые закралось в душу Бату-хана сомнение.

— Суров твой бог, старик, — сказал он и поворотился к иконе боком. — Соплеменники тоже. — Только к врагам, — ответил Верила.

— Но боги вам не помогли, — нервно рассмеялся Бату-хан. — Рязани нет!

Верила горестно качнул головой:

— Нет Рязани… Но у нас говорят и так: на бога надейся, а сам не плошай. Придет время, и все переменится.

— Он угрожает? — спросил Бату-хан толмача.

— Нет, о Повелитель Вселенной, — сказал толмач. — Старик говорит, что время беспредельно.

— Время принадлежит мне, — сказал Бату-хан.

И вправду был он не глуп. Понимал, что обязан делать одно, а думать при этом может другое. Он выполнит завет деда, ударит копытом в Великое море на закатной стороне земли, а для этого у него кроме силы хватит и хитрости.

Бату-хан решительно направился к иконе, поднял к ней руки и прикрепил что-то. Когда он отступил, толмач слабо ахнул. На окладе иконы Иоанна Богослова желтела золотая пайцза. Повелителя Вселенной высший охранный знак на всех завоеванных ордою землях.

— Русского бога не тронет никто, — сказал, сузив глаза, Бату-хан и усмехнулся.

Смерть за смерть!

Зима в 6746 году [8]выдалась суровая.

«И на ту осень бысть зима зла велми, тако, иже в нашю память не бывала николи же…»

В Мещерском лесу, укрывшем обездоленных рязанцев, было тихо, дров хватало, и потому люди переносили морозы сносно, хотя и одежонка у большинства была худая: некогда было запасать впрок, когда бежали от смерти да полона. Лесные люди-мещеряки помогали и мясом, и хлебом. Помогали рязанцам и первые срубы поставить.

Так рос городок в глухом, неприступном месте, среди незамерзающих мшар.

А тут и Коловрат подошел со своим небольшим войском и обозом с припасами от щедрот князя Мстислава.

Князь Олег Красный выздоравливал, тяжкие раны его помаленьку затягивались.

Лечил Олега Красного сам Верила, в помощниках у Верилы ходил главный мещерский ведун, знатный мастер по части заговоров и травяного врачеванья.

Так вдвоем они и поднимали переяславского князя. А сотник Иван снова стал под руку Коловрата, сбивал из крепких мужиков дружины, умелым воинам отдавал в науку пахарей, и те готовили их к предстоящим сражениям.

Бабы обихаживали увечных и больных, стряпали по общим избам. И воины ели из одного котла во главе с десятскими. Строгий был заведен порядок, но никто не роптал, потому как понимали: война.

Рос городок, принимал каждодневно новых и новых людей, сумевших спастись от стрел и сабель, огня и арканов безжалостных пришельцев.

В один из зимних дней вернулись разведчики, их посылал Иван еще до прибытия воеводы Коловрата. Ратник Медвежье Ухо, он стоял во главе отряда, обстоятельно доложил, как втягивается в глубь русских земель монгольская орда. Идет по Оке. Привыкшие к степным раздольям, монголы боялись лесов.

После разорения Рязани был сожжен Пронск. А рядом — вотчина князя Олега Красного — Переяславль, что стоял выше Рязани по Оке, в том месте, где впадали в нее небольшие реки Лыбедь да Трубеж. Здесь остановился ненадолго Бату-хан, подтягивая обозы, копя силы, отдыхая и отъедаясь. Переяславль монголы не жгли, оставили в целости, так как заботились о крове для себя: в январе одними кострами на Рязанской земле не обогреться.