Евпраксия

И как в воду глядела: Янка с Харитиной обернули смерть Серафимы по-своему — обвинили в ней саму Катерину! При других монашках обыскали келью черницы и нашли склянку с мышьяком. Несмотря на протесты Хромоножки, заперли ее в темной и составили грамоту на имя митрополита. А митрополит вызвал всех к себе на разбор, был довольно крут и весьма разгневан. Не учли охальницы, что Никифор тайно не любил Ян-ку. Началось это давно, больше десяти лет назад: после смерти митрополита Иоанна II Янка, испросив согласия у отца, князя Всеволода, ездила в Константинополь за новым первосвятителем; и Никифор тоже претендовал стать главой русской церкви, но приезжая убедила Патриарха, что благословить надо старца Иоанна, схимника и скопца; привезла на Русь, но скопец оказался столь болезненным, что его прозвали в народе «живым покойником»; он и вправду умер через год, и тогда Патриарх рукоположил все-таки Никифора. А еще митрополит с подозрением относился к козням преподобной против Евпраксии и благословил переход последней к Феоктисту в Печерскую обитель. Словом, ни игуменье, ни келейнице легкая победа явно не грозила.

Разбирательство продолжалось несколько часов. Выслушав обе стороны, грек спросил у поклепщиц:

— А скажите мне, сестры во Христе, как по-вашему, для чего Катерине надо было травить Серафиму? По какому умыслу совершила это?

Янка отвечала ничтоже сумняшеся:

— А по вредности. Корень их, половецкий, чересчур вредоносный. И мамаша, великая княгиня Анна, и ея обе дочери. Даром что монашки.

Но Никифор не согласился:

— Несерьезно, матушка. Вредность вредностью, а убивство убивством. Гляньте на сестру: да у ней у самой еле-еле душа в теле. Кроткая да смирная. Нет, не верю вам.

— Как, а склянка с ядом? — вырвалось у Хари.

Катерина не выдержала и сказала:

— Ты же мне сама склянку и дала. Дабы сыпала мышьяк Серафиме в пищу!

— Врет она! — взвизгнула келейница. — Не было такого!

Обе стороны затеяли перепалку, зашумели, загомонили, начали бросать обвинения по второму кругу. Но первосвятитель резко оборвал эту свару:

— Прекратить! Прекратить немедля! — даже посохом золоченым стукнул в пол. А когда женщины утихли, задал Хромоножке вопрос: — Значит, баешь, Хари-тина дала отраву?

Младшая княжна осенила себя крестом:

— Истинно: клянусь! Принесла мне в келью и говорит: если откажусь, то меня погубят вместе с Серафимой.

— А за что, за что?

— Знамо дело: из-за Евпраксии. Ненависть к Оп-раксе их душит.

Янка сорвалась, крикнула с надрывом:

— Бред! Не верьте! Катеринка больна, тронулась умом!

— Погоди же, матушка, — вновь прервал ее грек. И опять обратился к монашке: — А скажи, сестра, ты взялась бы стать игуменьей Андреевской обители?

Испугавшись, Хромоножка захлопала глазами:

— Я?! Да как же ж? А куда Янку?

Та стояла бледная, неподвижная, воплощенная ненависть ко всему и всем. А митрополит проворчал негромко:

— Мы о ней позаботимся, не волнуйся. Ты сама пошла бы в игуменьи?

— Это неожиданно... Я в смятении, право слово!.. — Посопела и брякнула: — Может, и пошла бы...

— Вот и превосходно. Принимай дела. И пускай Евпраксия — то есть сестра Варвара — сделается келейницей при тебе. Вместе вы потянете, мне сдается.

Катерина в благодарность поцеловала руку первосвятителю.

Янка произнесла нервно:

— Ну а мне с Харитиной куда прикажешь?

Он ответил:

— А тебе с Харитиной советую перебраться в Печерскую обитель. С Феоктистом я договорюсь. Там вреда от вас будет меньше. — И взмахнул перстами: — Можете идти обе. Ну а ты, Катя, задержись. — И, оставшись наедине, посоветовал вполголоса: — Осторожней будь. До того, как они из монастыря не уедут. Опасайся козней. И Опраксу предупреди.

— Ты меня пугаешь, владыка.

— Просто предупреждаю. Будьте начеку.

Из митрополичьих покоев, что располагались за Успенским собором Печерского монастыря, Хромоножка поковыляла к Варваре — в женские кельи. Разыскала сестру и передала разговор с Никифором. Та, услышав ее рассказ, прямо оцепенела:

— Господи, помилуй! Да зачем же он? Янка ведь теперь нас наверняка со свету сживет!

— Нет, теперь побоится. Ведь тогда на нея подозрение падет сразу.

— Янкина одержимость выше страха. А как дочери великого князя ей ничто не грозит. — Поразмыслив, добавила: — Я, пожалуй, сегодня же заберу от них Васку. Собиралась ведь давно, а теперь уж самое на то время.

— Что ж, поехали вместе.

Дочка Паулины встретила приемную мать, как всегда, ликующе, с поцелуями и объятиями, но потом заупрямилась, не хотела покидать школу и подружек. Евпраксия неожиданно строго заявила:

— Никаких возражений, слышишь? Собирайся без разговоров. Никуда твои подружки не денутся. Переждешь во дворце у бабушки, за семью замками в Выш-городе, а когда змеи подколодные уползут отсюда, привезу назад.

— Скоро ль это будет? — недовольно надула губы девочка.

— Полагаю, скоро.