Евреи, которых не было. Книга 2

С тем же успехом можно было бы предположить и еще более занятные вещи. Например, что мужчины жестоко страдают от отсутствия у них грудей или малых половых губ. Действительно — вот у гармоничных, замечательных женщин все это хозяйство есть, а у нас, трижды несчастных, нет ничего подобного, только какие-то дурацкие пенисы болтаются! Как тут не закомплексовать!

Но всех этих предположений Фрейд не делает. Он не рассматривает даже классическую, навязшую в зубах байку про то, что мужчины очень страдают из-за того, что не могут родить и вынуждены заниматься всякими науками, политиками, войнами и производствами — все для того, чтобы компенсировать свою сексуальную неполноценность.

Превосходство мужчин для него слишком очевидно, слишком неоспоримо. Как и страдания женщин по поводу своей неполноценности.

Говоря откровенно, для меня очень трудно понять, почему вообще фрейдизм оказал такое колоссальное влияние на всю западную цивилизацию. Примитивное учение, совершенно несостоятельное с научной точки зрения, построенное на эксплуатации самых примитивных и грубых предрассудков… и не более.

Может быть, прав И. Р. Шафаревич, предположивший, что объяснить славу таких ученых, как Фрейд, можно только «фабрикацией и поддержанием авторитетов, основанных исключительно на силе гипноза» (181, с. 474)? «Сейчас трудно представить себе, что морализирование Мабли, политические изыскания Кондорсе, история Рейналя, философия Гельвеция — эта пустота безвкусной прозы, могли выдержать издания, найти хотя бы дюжину читателей… Точно так же пониманию наших потомков будет недоступно влияние Фрейда как ученого, слава композитора Шенберга, художника Пикассо, писателя Кафки или поэта Бродского» (181, с. 475).

Туман рассеивается, и уже сегодня о Шенберге мало кто слыхал, и все меньше людей боятся сказать, что король голый, по поводу Бродского и Кафки. Фрейд же пока еще держится. Во всяком случае, фрейдизм состоялся как учение, книги по психоанализу лежат в каждом магазине, и как бы мы ни сожалели о таком повороте дела, как бы ни пожимали плечами — это факт. Может быть, и правда дело тут в «силе гипноза»? О том, что всемирная слава этих людей — плод не их талантов, не объективного признания содеянного, а шумного международного «лобби», которое раздуло до небес весьма скромные достижения, — писалось много раз и не самыми глупыми людьми.

ЧТО ЖЕ «ОНИ» «НАМ» ДАЛИ В НАУКАХ?

Ну ладно… Это мы поговорили о двух величайших гениях всех времен, чья необъятная мудрость простерлась над всем человечеством, но растеклась по миру не с территории России.

Каковы же следствия господства евреев над Россией? Где они, «родники серебряные, золотые их россыпи»? Классический ответ: евреи создали целые направления в науке… Это очень интересно, только вот одна небольшая сложность: никак не в силах припомнить, о каких направлениях речь?

Если говорить конкретно о еврейских великанах советской науки, то сразу же выясняется, что 90 % тех, «кем гордится коллектив», — это физики-прикладники. Не те, кто создавал новые направления в науке, теории мироустройства, а прикладники, квалифицированные техники, делавшие, во-первых, оружие, оружие и еще раз оружие, а во-вторых, обеспечивавшие СССР космический приоритет.

И даже у этих «великанов советского естествознания» — что у русского Курчатова, что у евреев Капицы и Ландау, оказалась кишка тонка сделать Сталину атомное оружие. «Пришлось» украсть атомный секрет в США, и, конечно же, с помощью евреев — супругов Розенберг.

Даже в традиционно еврейской области, в математике, как-то незаметно сильной струи людей этого происхождения. Колмогоров, Лузин, Соболев, Жуковский, Чаплыгин, Келдыш, Лаврентьев, Портнягин… Вот они, гиганты советской математики. Достаточно?

А если мало — Никита Николаевич Моисеев, спаситель человечества от перспективы атомной войны, автор термина «ядерная зима». Это после его работ изменились стратегические установки и в СССР, и в США. Обе сверхдержавы пришли к выводу, что победить в ядерной войне невозможно, потому что любой атомный удар приведет к гибели биосферы Земли.

В числе гигантов математики есть и Клейн, но как-то незаметно, чтобы советскую математику «сделали евреи» (о чем пишут порой почти открыто). Да, среди советских ученых высшего звена попадаются евреи. Некоторые из них довольно талантливы. Это есть… И ничего больше.

Вот в области родных мне гуманитарных наук и правда получилось очень интересно: во многих областях, где дореволюционные школы оказались вырезаны напрочь и в советское время сложились заново, евреям удалось сыграть исключительную роль. Те области, в которых действовали эти люди, считались непрестижными, маловажными, работали в них по большей части энтузиасты.

Здесь могу назвать научный феномен действительно мирового масштаба: Московско-Тартусскую семиотическую школу во главе с Юрием Михайловичем Лотманом.

В истории могу назвать Михаила Абрамовича Барга — личность и впрямь исключительную, Н. Эйдельмана, своеобразнейшего «диссидента» от науки.