Евреи, которых не было. Книга 2

Смерть императора Александра II остановила поток эмансипации. О том, как постарался на этот счет благородный русский народ, несущий в себе Бога, мы поговорим в следующей главе.

Что касается образованного русского общества, то и оно вовсе не так расположено к евреям, как обычно пытаются себе это представить. Образ интеллигента, который играет роль спасителя евреев во время погромов, еврейского заступника перед официальными властями, так вошел в стереотипы массового сознания, что его трудно даже поставить под сомнение в глазах множества русских людей.

Но в этот стереотип очень трудно уложить позицию, скажем И. С. Аксакова, смутно-доброжелательного к евреям и великого сторонника эмансипации в конце 1850-х годов, и такого же яростного антисемита уже спустя 8–10 лет, в середине — конце 1860-х, особенно же непримиримого врага «просвещенных евреев» (казалось бы, радоваться надо — «нашего полку прибыло», но тут какая-то совсем иная логика).

И таковы же были очень, очень многие из российских интеллигентов того времени. Почему?! С точки зрения Дж. Клиера, в середине 1850-х годов русское общество практически не знает евреев. Еврей — это некий то ли забавный, то ли несимпатичный, то ли «природный» и потому по сути своей добрый, но неизвестный и непонятный никому туземец. Общество, жаждущее «реформ вообще», сначала проникается к нему неким общим расположением, просто потому, что еврей — угнетенный, а теперь подлежащий спасению. Дикий, а теперь подлежащий обучению и приобщению к цивилизации.

И таковы же были очень, очень многие из российских интеллигентов того времени. Почему?! С точки зрения Дж. Клиера, в середине 1850-х годов русское общество практически не знает евреев. Еврей — это некий то ли забавный, то ли несимпатичный, то ли «природный» и потому по сути своей добрый, но неизвестный и непонятный никому туземец. Общество, жаждущее «реформ вообще», сначала проникается к нему неким общим расположением, просто потому, что еврей — угнетенный, а теперь подлежащий спасению. Дикий, а теперь подлежащий обучению и приобщению к цивилизации.

В процессе же эмансипации общество сталкивается с уже совершенно реальными, а не книжными евреями, и уж кому они нравятся, а кому и нет.

Кроме того, общество сталкивается с множеством проблем, порожденных самой эмансипацией: например, с проблемой конкуренции за места в учебных заведениях. Теоретические евреи, которых хотело пригреть на своей груди русское образованное общество, никогда не совершали таких нехороших поступков: не мешали поступать в гимназии и университеты, не оттесняли от хлебных местечек…

В результате если еврейский вопрос в 1850-е годы никого особенно не волновал, то к концу 1870-х годов он выходит на одно из самых первых мест по числу упоминаний в периодической печати. А русское общество оказывается резко поляризованным по этому вопросу: от ярких юдофилов до таких же ярких юдофобов.

Консерваторы, а их было много, своими аргументами о разлагающем влиянии евреев на русскую школу «мостили дорогу для процентной нормы при Александре III».

Получается что «за четверть столетия, прошедшие со времени начала реформ, евреи оказались в сложном и противоречивом положении. С юридической точки зрения, их положение улучшилось. Но ценой тому стало неприятие еврейства значительной частью русского общественного мнения. Возникшее в самый канун реформ мнение, что положение евреев требует изменений, сменилось иными настроениями… В лучшем случае еврейский вопрос рассматривался как проблема, решение которой оказалось более сложным, чем считалось прежде… В худшем — евреи в духе нигилизма были демонизированы, как активные враги русской христианской культуры, как кровавые вампиры, готовые пить кровь русских детей. Они представлялись зловредной эксплуататорской силой, угрожающей как бедным, так и богатым. Общественное мнение, одно время проявляя слабую симпатию к евреям, стало враждебным и скептически настроенным к любому решению еврейского вопроса. Это был заколдованный круг» [40, с. 218].

К тому, что сказано в интереснейшей монографии Дж. Клиера, уже знакомой читателю по другой моей книге: «Россия собирает своих евреев», я бы добавил два соображения… одно общее, другое очень частное.