В конце VIII века иудаизм как государственную религии принимает Хазарский каганат – огромное государство, включавшее в себя Кавказ и Закавказье, прибрежья Арала, Каспия, Азова и Черноморья, низовья Волги, Дона и Днепра. Жили там и этнические евреи.
С распадом Хазарии часть населения мигрирует на запад, среди прочих евреи расселяются по Киевской Руси. С XI века образуются еврейские общины в Чернигове и Владимире-Волынском.
В Киеве еврейская община известна с X века, в XI–XII веках она занимала уже целый квартал, одни из ворот городской стены назывались «Жидовские ворота».
С XIV века Киевская Русь входит в состав Великого Княжества Литовского, Русского и Жемойтского, и евреи распространяются на землях будущих Украины, Беларуси, до Смоленщины.
В том же XIV веке ашкеназы, евреи Западной Европы, изгоняемые из земель Германии, и в разное время из Франции, Англии, Испании, по приглашению короля Казимира III и массово переселяются в Польшу. В 1569 г. Польша объединяется с Литовским Княжеством в Речь Посполитую – а в 1772–1795 гг., в результате трех ее разделов, часть Польши аннексирует Россия. Семьсот тысяч польских евреев становятся подданными России.
В 1815 г. Россия присоединяет Великое Герцогство Варшавское и Бессарабию, и с ними получает еще триста тысяч евреев. Еще сто тысяч жили в присоединенных позднее Грузии, Дагестане, Азербайджане, Бухаре.
Итого. Расширяющаяся Российская Империя включила в свое население более миллиона евреев. (До XVIII века в Московии евреям жить воспрещалось вообще.)
К 1900 г. число их выросло до 5 млн. (4 % населения России, прирост чуть выше среднего по стране).
Эмигрировало в 1880–1914 гг. 2 млн (в основном в США).
В 1939 в СССР – 3 млн евреев.
1941–4,9 млн (1,9 млн на аннексированных землях).
Из них уничтожено в Холокосте – 2,5 млн.
Погибло на фронтах – 200 000.
1945 – в СССР 2 млн евреев. В 1989–1,5 млн.
В 2021 г. в России жили 150 тысяч евреев.
Легенды
Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице
В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем годе, как известно, Вождь народов и племен решил устроить евреям поголовно землю обетованную на Дальнем Востоке, и сорока лет ему для этой акции уж никак не требовалось. И составлялись уже по домоуправлениям списки, и ушлые начальницы паспортных столов уже намечали нужным людям будущие освободиться квартиры, и сердобольные соседи в коммуналках делили втихаря еврейскую мебелишку, которую те с собой уволочь не смогут, и громыхал по городу Питеру трамвай с самодельным по красному боку лозунгом «Русский, бери хворостину, гони жида в Палестину». И евреям, естественно, все это весьма действовало на нервы и заставляло лишний раз задуматься о превратностях судьбы, скоротечности земного бытия и смысле жизни.
В двадцать два года людям вообще свойственно задумываться о смысле жизни. Студент Кораблестроительного института, Ефим Бляйшиц писал диплом и остраненно, как не о себе, соображал, удастся ли ему вообще закончить институт – может быть, заочно? – и как насчет работы кораблестроителя в Приморье. Амур, Тихий океан… да ничего, жить можно. Жил он, кстати, на Восьмой линии Васильевского острова, в комнатушке со старенькой мамой. Мама, как и полагается маме, в силу возраста, опыта и материнской любви, смотрела на развертывающуюся перспективу более мрачно и безнадежно, чем сын, и плакала в его отсутствие. Друг же друга они убеждали, что все к лучшему, жить и вправду лучше среди своего народа, и в Биробиджане, слава Богу, никто их уже не сможет обижать по пятому пункту; а может, все и обойдется.
Пребывать в этом обреченно-подвешенном состоянии было неуютно, особенно если ты маленький, черненький, очкастенький и картавишь: и паспорт не нужно показывать, чтоб нарваться по морде. Фима нарвался тоже раз вечером в метро, несколько крепких подвыпивших ребятишек споро накидали ему по ушам, выдав характеристики проклятому еврейскому племени, и, обгаженный с ног до головы и насквозь, на темном тротуаре подле урны он подобрал окурок подлиннее и, не решаясь ни у кого попросить прикурить, выглотал колючий дым ночью в сортире; кривая карусель в голове несла проклятия и клятвы. Мама проснулась беззвучно, почувствовала запах табака и ничего не сказала.
Будучи человеком действия, назавтра Фима совершил два поступка: купил пачку папирос «Север», бывший «Норд», и пошел записываться в институтскую секцию бокса.
– Куришь? – спросил тренер, перемалывая звуки стальными зубами.
– Нет, – ответил Фима. – Случайность.
– Сколько лет?
– Двадцать два.
– Стар, – с неким издевательским сочувствием отказал тренер, хотя для прихода в бокс Фима и верно был безусловно стар.
– Хоть немного, – с интеллигентской нетвердостью попросил Фима.
– Мест все равно нет, – сказал тренер и брезгливо усмехнулся глазами в безбровых шрамоватых складках. – Но попробовать… Саша! поди сюда. Покажи новичку бокс. Понял? Только смотри, не очень, – сказал им вслед не то, что слышалось в голосе.
– Раздевайся, – сказал Саша и кинул Фиме перчатки.