Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга

Александр Александрович занимался гебраистикой, преподавал древнееврейский язык и историю, которые были обязательными предметами в программе обучения православных священнослужителей. Подольские прихожане его знали как настоятеля церкви Николы Доброго. В смутные для Киева дни, когда в здании присутственных мест судили Менделя Бейлиса, обвиненного в ритуальном убийстве, Александра Александровича власти привлекли в качестве эксперта, наряду с другими специалистами: религиоведами, медиками и священнослужителями. Не все выдержали испытание страхом и золотом. Популярный в Киеве врач — профессор Иван Сикорский — подал угодное прокуратуре мнение.

Вице-директор 1-го департамента Министерства юстиции Александр Васильевич Лядов, надзиравший по поручению главы ведомства Щегловитова за ходом процесса, по возвращении в Санкт-Петербург сообщил в докладной записке о позиции настоятеля церкви Николы Доброго: «Проф. Глаголев был допрошен, по ссылке на него о. Амвросия, как знаток еврейского языка и Талмуда. О. Глаголев также, видимо, уклоняясь дать заключение, пытался отрицать, на основе толкования Талмуда, возможность употребления евреями в пищу христианской крови… Однако этому мнению о. Глаголева было противопоставлено судебным следствием утверждение князя Оболенского, который в своем исследовании о ритуальных убийствах, полемизируя с Лютостанским, тем не менее указывает на одно место Талмуда… Ввиду изложенного проф. Глаголев выразил желание заняться специально этим вопросом по Талмуду и через некоторое время дать уже более обоснованное заключение».

Экспертиза преподавателя духовной академии оказалась для Министерства юстиции и прокуратуры неблагоприятной. Традиции справедливого и гуманного отношения к людям, и в частности к евреям прочно укоренились в этой примечательной и глубоко верующей семье, резко отличающейся от семьи коллеги — профессора Афанасия Булгакова, с ее отвратительными антисемитскими обертонами, рассеянными по различным изданиям, и просталинскими заискиваниями сына Михаила на исходе жизни, не воспринятыми суровым и подозрительным вождем. Кремлевский горец не разрешил «Батум», поставив крест на надеждах любящей светско-ресторанную жизнь жены писателя Елены Сергеевны, о которой по сию пору ходит масса разнообразных легенд, имеющих один и тот же источник: ее собственные выдумки о себе.

Пустые хлопоты

У Минкиной-Егорычевой муж — русский, но это не спасло ее от преследований. Она и муж занимали видное место в среде киевской интеллигенции, связанное с культурой и искусством. В период оккупации Минкина-Егорычева обратилась к Алексею Александровичу Глаголеву, который вместе с научным сотрудником АН УССР Александром Григорьевичем Горбовским, ставшим управителем церковных зданий киево-подольской Покровской церкви, укрывали десятки евреев, снабжая их фальшивыми свидетельствами о крещении. Изабелле Наумовне жена Глаголева — Татьяна Павловна — отдала паспорт, после чего немецкая администрация хотела передать ее в руки гестапо.

За Минкину-Егорычеву даже хлопотал небезызвестный украинский коллаборационист профессор Александр Оглоблин, бывший редактор журнала «Историк-марксист», назначенный комендантом Киева на должность обер-бургомистра сразу после захвата города. Оглоблин принадлежал к школе Грушевского, поддержав крупнейшего национального историка, когда тот возвратился на родину. Он думал, что Грушевский приехал не для тихой кабинетной работы, а для продолжения борьбы за самостоятельность и соборность Украины. Оружием Грушевский обладал острым. Это было оружие науки. Судьба Грушевского, Ефремова, Гермайзе и остальных ученых, обвиненных в национализме, в том числе и коммунистов, таких, как Шумский, Затонский и Яворский, отрицательно подействовала на Оглоблина. Между Гитлером и Сталиным он выбрал сильнейшего в сентябре 1941 года. Избежав эвакуации, Оглоблин сгоряча принял предложенный пост. Именно при нем произошла трагедия в Бабьем Яру, к которой он, впрочем, не имел прямого отношения. Через короткое время он передал ключ от кабинета в управе профессору Багазию, которого расстреляли в феврале 1942 года в том же Бабьем Яру вместе с редактором журнала «Литавры» поэтессой Оксаной Телигой, ее мужем, поэтом Иваном Ирлявским и немногочисленными представителями украинской интеллигенции, открыто высказывавшими недовольство поведением оккупационных властей. Оглоблина поддерживала та часть украинской интеллигенции, которая ориентировалась на противников Степана Бандеры в Организации украинских националистов (ОУН) и приверженцев полковника Мельника, более лояльно относящегося к немцам. Профессора Багазия выдвигали круги, будто бы близкие к Бандере, и те, кто стоял вне ОУН. Сам он считал себя главой и представителем независимой интеллигенции.