Еврейство в музыке

Настоящее положение вещей этого мира таково, что евреи — более, чем уравнены в правах.

Они — господствуют и будут господствовать, пока за деньгами сохранится сила, перед которой бессильны все наши стремления и дела.

Не нуждается в объяснении, что эту неодолимую силу в руки сынов Израиля дали их исторические бедствия и разбойническая грубость христианско-германских властителей (2).

Относительно влияния евреев на изящные искусства, прежде всего, следует указать на то, что современное искусство достигло в своём развитии такой степени полноты, что дальнейшее его развитие возможно только при создании для него новых основ.

Этим обстоятельством и воспользовались евреи для того, чтобы руководить художественной критикой и захватить искусство в свои проворные руки. На этом, впрочем, остановимся более внимательно.

Весь тот труд, который сильным и богатым людям римского и средневекового времени приносил закрепощённый человек, сам переживая стесне-ния и бедствия — всё это, в наши дни, еврей перевёл на деньги.

В самом деле, кто рассмотрит на бумажках, с виду невинных, что они обагрены кровью бесчисленных рабов?

И всё то, что герои искусства, с бесконечными усилиями, пожравшими не только их энергию, но и саму жизнь, отвоевали от враждебных искусству тёмных сил за два злосчастных тысячелетия, — всё это евреи обратили в предмет торговли художественными произведениями.

Кто увидит в гармонических чертах художественных произведений то, что они создавались тяжёлым и священным трудом гения в продолжение двух тысячелетий?

А то обстоятельство, что всё новое искусство приняло еврейский оттенок, слишком бросается в глаза и выдаёт себя чувству, чтобы это надо было утверждать.

Поэтому, мы избавлены от необходимости заходить особенно далеко и нам не нужно углубляться в историю искусств, чтобы доказать очевидный факт.

Достаточно того, что мы в недоумении остановились перед неизбежной необходимостью освободить искусство от еврейского гнетущего влияния.

Нам нужны силы, и этих сил мы не найдём, если остановимся только на исследовании самого явления в его теоретическом определении.

Для этой цели гораздо лучше обратиться к своему же настроению, к своим невольным чувствам.

В том отталкивающем нас от евреев непобеждаемом чувстве — пора сознаться в нём откровенно — мы найдём разъяснение того, что именно отвращает нас в еврействе. Тогда мы будем знать, наконец, с чем мы должны бороться.

Тогда же только мы и сумеем надеяться, что прогоним с поля враждебного нам демона, укрепившегося под надёжным прикрытием непроницаемой полутьмы, которую мы, добродушные гуманисты, сами на него набросили, чтобы сделать его вид менее противным.

Еврей, который имеет одного Бога и только для себя, прежде всего, в каждодневной жизни бросается нам в глаза своим наружным видом.

Этот особенный вид — неотъемлемая принадлежность еврея, среди народа какой бы европейской национальности он ни вращался — для всех национальностей представляет черты неприятно-чуждые.

Мы невольно не желаем иметь ничего общего с человеком, имеющим такой вид. До сих пор это должно было считаться несчастьем для евреев.

Теперь же, как мы видим, они чувствуют себя прекрасно со своим несчастьем. Судя же по еврейским успехам, их различия от нас обратились, как бы, в отличия.

Не касаясь того морального воздействия, какое оказывает на нас эта, сама по себе, неприятная игра природы, мы в интересующем нас вопросе должны обратить внимание на ту еврейскую внешность, которая никогда не может быть предметом чистого изобразительного искусства.

Когда же в искусстве желают представить еврея, то черпают образы из области фантазии, мудро облагораживая или совсем пропуская всё то, что в обыкновенной жизни конкретно характеризует еврейский вид.

Никогда же еврей не приблудится и на театральную сцену. Исключения из этого, по числу и своим особенностям таковы, что они лишь подтверждают общее правило.

Мы не можем представить себе какую-нибудь драматическую сцену античного или современного характера, в которой роль играл бы еврей, чтобы до смешного не почувствовать несоответствия такого представления (3).

А это — очень важно: человека, наружность которого мы должны считать неспособной к передаче изящного, мы должны признать вообще неспособным к артистическим проявлениям его существа.

Однако, для разрешения вопроса о влиянии евреев на музыку, необходимо, главным образом, обратить внимание на язык евреев и на то впечатление, которое производит на нас еврейская речь.

Евреи говорят языком той нации, среди которой они живут, но говорят, как иностранцы.

Мы далеки от того, чтобы заняться расследованием причин этого явления, но не можем не обвинять в нём христианскую цивилизацию, которая держала евреев в принудительном обособлении, равно, как в последствиях этого явления мы не обвиняем евреев.

Мы обязаны только освещать и разъяснять эстетический характер этих явлений.