Европейские мины и контрмины

— Бороться с бурей, — сказал министр, — отважно и благоразумно, когда нет иного пути достигнуть великой предполагаемой цели; но я не могу признать задачей государственного искусства борьбу с грозой, когда тем в результате цель не только не достигается, но, быть может, на веки становится недоступной. Однако станем говорить без метафор: я удивлён и, правду сказать, огорчён полученными из Парижа и Берлина известиями относительно уступки Люксембурга; в Берлине, похоже, не допустят этого.

— В таком случае примутся действовать! — сказал герцог, поднимая голову. — Раздастся повелительный голос Франции, который уже давно молчал. — Фон Бейст слегка покачал головой.

— Вы знаете, дорогой министр, — продолжал герцог Граммон, — как я сожалел о том, что император не захотел в минувшем году, в момент австрийской невзгоды, наложить решительное вето и вооружённой рукой вмешаться в события; вы знаете, как я настаивал на такой политике, но, — продолжал он, слегка пожав плечами, — эта политика не понравилась, и я, представитель императора, не смею подвергать случившихся событий грустному критическому обзору. Но факты свершились, и Франция должна поступать теперь так, как того требуют её интересы, безопасность и величие, а также европейское равновесие. Увеличившаяся Пруссия, стоящая во главе немецкой объединённой военной силы, не имеет права удерживать в своей власти тех пунктов, которые были предоставлены безвредному Германскому Союзу, и Франция обязана, в видах безопасности своих границ, требовать новых военных объектов как гарантии — таковым представляется Люксембург, и если он не будет уступлен нам, — прибавил герцог горделивым тоном, — то мы его возьмём.

Фон Бейст покачивал головой из стороны в сторону и посматривал из-под опущенных век на герцога, который увлёкся разговором.

— Вы сейчас назвали ошибкой пассивность Франции относительно немецкой катастрофы, — сказал фон Бейст спокойным голосом, — следовательно, я могу немедленно принять эту указанную вам самим исходную точку. Но сочтёте ли вы исправлением ошибки, если Франция, не воевавшая в надлежащую минуту, станет воевать в неудобный момент?

Герцог взглянул на него с некоторым удивлением.

— Почему же настоящий момент неудобен? — спросил он. — Отказ Пруссии дать нам это поистине скромное и в высшей степени справедливое вознаграждение воспламенит французское национальное чувство, и разгневанная Франция будет непобедима. Притом в настоящее время объединение Германии мало подвинулось вперёд, новоприобретённые области озлоблены, в южной Германии сильно распространён антипрусский дух, раны, нанесённые Пруссии войной, ещё не исцелились, может ли представиться лучший случай дать урок новому прусскому величию и получить столь справедливое удовлетворение?

Фон Бейст опять покачал головой, продолжая улыбаться.

— И когда вы победите и Франция выиграет решительную битву, то чего вы достигнете? — спросил он.

— Достигнем того, чего требовали! — вскричал герцог почти с удивлением. — Может быть, несколько менее того, зато докажем Пруссии, что ещё не настала минута смотреть свысока на Францию и не внимать её голосу. Мы получим прочные гарантии безопасности наших границ.

— Дорогой герцог, — сказал фон Бейст невозмутимо, — ответите ли вы мне откровенно на один вопрос?

— Конечно! Вам известно, что я не скрываю своего личного мнения, хотя бы оно и не согласовалось с теми воззрениями, которые я как представитель своего правительства должен считать правильными.

— Итак, — продолжал фон Бейст, — мой вопрос касается Италии. Вы приобрели Савойю и Ниццу с целью обезопасить свои границы против военного объединения Италии. Не считаете ли вы, что достигли этого более эффективно и надёжно, если бы твёрдо держались исполнения цюрихского трактата и создали федеративную Италию, которая, наслаждаясь спокойствием внутреннего равновесия, никогда бы не подумала стать опасной для вас своими воинственными демаршами?

— Я всегда считал основания цюрихского трактата самой лучшей и мудрой политикой в отношении Италии, — ответил герцог, поразмыслив немного. — И сожалею, что нельзя было осуществить эту политику.

— Точно таково теперь ваше отношение к Германии, — продолжил фон Бейст. — С той только разницей, что физическая сила Германии могущественнее итальянской; что Германия, сосредоточившись под прусским главенством, гораздо опаснее для вас, чем Италия. Не пренебрегайте же пражским миром, как пренебрегли цюрихским трактатом.

Граммон задумчиво потупил взор.

— Позвольте мне подробнее изложить дело, — сказал фон Бейст, — и выразить вам все свои мысли, потому что, может быть, мы стоим на серьёзном поворотном пункте, от которого зависит будущее устройство Европы и, — прибавил он, бросив на герцога проницательный взгляд, — будущие отношения между Францией и Австрией.

— Общие интересы служат связью этим двум державам, — заметил герцог.