Европейское путешествие леди-монстров

– Эти чертежи – из архитектурной фирмы, которая проектировала Кранкенхаус, когда старая государственная психиатрическая больница, Наррентурм, закрылась. Вместо нее открыли несколько частных лечебниц в предместьях Вены: это и была одна из них. Вначале она предназначалась для содержания преступников, которых суд признал душевнобольными и опасными для общества, но потом стала принимать и частных пациентов. Большинство этих частных пациентов помещают туда родственники, поскольку они опасны для самих себя или для других. По сути, Кранкенхаус всегда был местом заключения – надежды на исцеление у его пациентов почти нет. У меня есть друг, который сейчас пытается изменить подход к диагностике и лечению душевнобольных: он считает, что психические заболевания – не неизбежное действие наследственных факторов, а симптом подавленных мыслей и желаний. Если пациенты смогут каким-то образом перенести эти мысли и желания в область сознания, их можно будет вылечить, – во всяком случае, так он утверждает. Он называет себя психоаналитиком, потому что анализирует психику, человеческий разум или душу, если вернуться к терминологии греков. Он толкует сны, оговорки – в его теории много противоречий, и некоторые из его коллег считают, что он и сам безумен. Но именно он помог мне, когда умер мой муж и я была настолько подавлена, что едва могла встать с постели. Это он подтвердил мое предположение, что Люсинда Ван Хельсинг находится в Кранкенхаусе, хотя и не мог сказать, где именно. Но, может быть, Грета расскажет нам что-то новое?

– Да, мадам, – сказал мальчик. У него, как и у Ханны, был сильный австрийский акцент, и, как только он заговорил, Мэри наконец поняла, что это не он, а она, хотя в роли мальчика эта девочка выглядела даже убедительнее Дианы. В сущности, она была очень похожа на Чарли и держалась с той же типично лондонской развязностью, хотя Мэри догадывалась, что здесь эту развязность следует называть типично венской. Должно быть, уличные мальчишки во всех больших городах по всему миру одинаковы.

– Она здесь, на третьем этаже, не знаю только, в какой комнате. – Грета показала на чертеже место, где стояла подпись: «Dritte Etage»[39]

. – Все сведения я получила от горничной, швабки по имени Аника Краузе: она работает на кухне, и одна из ее обязанностей – развозить пациентам еду на тележке. Она помнит, что отвозила еду девушке по имени Люсинда: когда она ее привозила, эта девушка сидела на койке и смотрела в пол. При ней все время была охрана – правильно я говорю? Eine Wache. Потом Аника приходила снова, забрать поднос, но еда оставалась нетронутой. Она потому эту девушку и запомнила – еда каждый раз осталась нетронутой. И она все гадала, что же такого могла натворить такая молодая девушка, что ее заперли на третьем этаже, вместе с преступниками.

– А, так вот почему Зигмунд не мог ее найти, – сказала Ирен. – Он сказал, что к пациентам с третьего этажа его не допускают. А как выглядит план лечебницы? Он мне описал здание в общих чертах, но у тебя, я уверена, есть более подробная информация. Он, как большинство философов и мечтателей, не слишком наблюдателен, когда дело касается материального мира. Мне случалось видеть, как он раскланивался с вешалкой в прихожей.

– Да, мадам. Первый этаж – служебный. Второй – для частных пациентов, а третий – для преступников. На втором и третьем этажах все окна с решетками, и комнаты всегда заперты, даже… то есть кроме тех часов, когда пациентов выпускают размяться или отдохнуть. Левое крыло на втором и третьем этажах – женское, правое – мужское. На третьем этаже оба крыла все время заперты. Никто не может туда войти без разрешения директора. Частным пациентам и преступникам не разрешают между собой смешиваться… я правильно говорю? Mischen. И у главного, и у черного входа в Кранкенхаус стоят охранники, чтобы никто не прошел. Передачи приносят к черному ходу, и охранники их проверяют. Я спрашивала Анику, нельзя ли их подкупить, но она сказала – нет, уж больно хорошо им платят. Входить и выходить можно только тем, кто работает в Кренкенхаусе – то есть имеет разрешение. Посетителей не пускают, даже родственников. Анику обыскивают каждый раз, когда она приходит, и всех санитаров тоже. Мне не пришлось платить ей за эти сведения, мадам. Она очень гордится своей работой и хвасталась без удержу, так что мне оставалось только слушать. Я даже думаю, что, если бы я предложила ей деньги, она начала бы меня подозревать.

– А что там с внутренней охраной? – спросила Ирен. – Зигмунд говорит, что на втором этаже охранников нет. А на третьем?

– Она мне не говорила, – сказала Грета. – А расспрашивать мне не хотелось – я видела, что она и так уже начинает задумываться, почему это я задаю столько вопросов. Я сама разглядела, что больница окружена высокой стеной – футов девять, по-моему, с металлическими шипами наверху. Если вы хотите услышать мое откровенное мнение, das, was ich glaube[40]…

– Разумеется, – сказала Ирен.