Европейцы

– Когда увидел вас, когда стал замечать, узнавать все больше и больше, я все меньше и меньше – и ничего я тут поделать с собой не мог! – стал интересоваться чем-то и кем-то еще. Жаль, что я не знал вас раньше… Вы, уверен, понравились бы мне как никто другой. Но я все равно, – продолжал он с жаром, – твердо решил остаться с Моной до самой смерти. Она сама, сама все сокрушила, клянусь вам, – тем, в какие истерики впадала, как пилила меня, как воспринимала всю ту историю и как на меня давила! Она разрушила все наши надежды и наше счастье. Разбила их вдребезги, словно чайную посуду, швырнув на пол вместе со столиком. И все это время она требовала, чтобы я сказал, что происходит между нами, между вами и мной; и отметала все мои уверения, что ничего такого между нами не происходит – не более того, что точно так же происходило бы между мною и моей бедной старой матушкой. Она заявила: как бы не так; такая хорошенькая штучка, как вы, мол, самая подходящая для меня старушка-матушка, и, хотите верьте, хотите нет, с тех пор иначе, чем так, вас уже не называла. Разрази меня гром, если я не вел себя более чем примерно. Я ведь лишнего слова с вами себе не позволил, разве не так? Да и вы бы меня сразу одернули, если что. Так ведь? Вы, на мой взгляд, и без того со мной очень суровы. Впрочем, мне теперь все равно, что вы сейчас ни сказали бы, или Мона, или кто другой, – пусть себе; в конце концов, она своим безобразным поведением дала мне право говорить – высказать все, что я по этому поводу чувствую. А чувствую я, если угодно знать, что лучше положить всему этому делу конец. Вы спрашиваете меня, неужели я не люблю ее, и я нахожу ваш вопрос естественным. Но вы спрашиваете меня об этом в тот момент, когда мне безумно хочется сказать вам, что в мире есть только одно существо, которое я истинно люблю, и существо это…

Здесь Оуэн себя оборвал; не потому ли, подумала Фледа, что он уловил через закрытую дверь доносившийся с лестничной площадки шум, который и ее поверг в удивление и смятение: отец в этот час никогда домой не возвращался, и она не знала никакого повода для появления гостя или гостьи. Ее охватил страх, усилившийся секунду спустя: гость уже стоял за дверями, и этим гостем, конечно же, была миссис Герет. Эта леди жаждала поближе познакомиться с последствиями своего письма к Оуэну. Фледа выпрямилась от внезапно мелькнувшей в ее голове мысли: если это как раз то, что миссис Герет желает увидеть, миссис Герет лицезреет желаемое ею в безошибочном виде. Молчание Оуэна длилось мгновение, но все это мгновение наша молодая чета стояла, пожирая друг друга глазами и прислушиваясь, все так же через дверь, к переговорам, которые вполголоса велись в передней. Фледа было уже сделала шаг, чтобы их прекратить, когда Оуэн ее остановил, схватив за руку повыше локтя.

– Вы, конечно же, догадываетесь, – сказал он упавшим голосом, каким никогда с ней не говорил, и сжимал ей руку, как никогда ее не сжимал, – вы, конечно же, догадываетесь, кто это существо, кого я люблю?

Дверная ручка повернулась, и Фледа только успела бросить ему:

– Это ваша матушка!

Дверь отворилась, и замызганная служанка, просунувшись боком, объявила:

– Миссис Бригсток!

Глава 15