«Евросоюз» Гитлера

Речь же, произнесенная Гитлером, в 1941 году в большей степени была реакцией на вступление США в войну в составе антигитлеровской коалиции. Сам факт произнесения этой речи говорил о том, что Гитлер все-таки понимал (хотя может быть и не совсем отчетливо и до конца), что оккупированной рейхом Европой едва ли удалось долгое время управлять, исходя лишь из понятий о «германском превосходстве». Рейх впервые, хотя и не самым отчетливым образом, продемонстрировал потребность в поддержке народов оккупированных им же стран. Оккупационные власти, равно как и власти рейха нуждались в привлечении на свою сторону интеллектуалов. Применялась пропагандистская комбинация – американизации и большевизация угрожали европейской самобытности, на защите которой якобы стоял Третий рейх. В разных вариациях эта пропагандистская уловка использовалась вплоть до 1945 года. В своей речи, адресованной в 1942 году рейхстагу, Гитлер заявлял: «Подобно тому, как когда-то греки сражались против персов отнюдь не за Грецию, римляне против карфагенян – не за Рим, римляне и германцы против гуннов – отнюдь не за Запад, германские императоры против монголов – отнюдь не за Германию, испанские герои против африканцев – не за Испанию. Они защищали Европу в целом. Подобным образом Германия сейчас сражается не за саму себя, а за весь наш континент… Если бы Италия, Испания, Хорватия не послали бы свои дивизии, тогда бы не смог возникнуть европейский оборонительный фронт, который обладает немалой силой воздействия на прочие народы, рассказывая им о Новой Европе. Услышав этот пророческий призыв, прибывают добровольцы из Северной и Западной Европы: норвежцы, датчане, голландцы, фламандцы, бельгийцы и даже французы. Они превращают борьбу союзных оси держав в буквальном смысле слов общеевропейский крестовый поход».

Сразу же надо оговориться – подобного рода риторика вовсе не означала, что Гитлер решил отказаться от присущего ему германоцентризма. В кругу своих приближенных он говорил совершенно иное, нередко прямо противоположное тому, что преподносилось публике. Однако едва ли кто-то из «простых смертных» мог поставить под сомнение слова Гитлера, которые были произнесены с высокой трибуны рейхстага. Слова о «Новой Европе» и «общеевропейском крестовом походе» были восприняты весьма серьезно. В окружении Розенберга и вовсе царило своего рода ликование. Приближенный к главному нацистскому идеологу представитель крупного капитала и специалист в области экономической теории Вернер Дайц со всей откровенностью заговорил о «Европе равноправных стран». Он полагал, что нацистское руководство сменило курс, а потому можно было вновь вернуться к идеям, которые разрабатывались многие годы назад. Впрочем, сам Альфред Розенберг хотя и поддерживал Дайца, но вовсе не разделял его оптимизма.

Генрих Гиммлер, глава СС, был, наверное, самыми изворотливым политиком Третьего рейха. Он постепенно поднимался к вершине власти, превратив вспомогательное подразделение нацистской партии сначала в могущественную организацию, а затем в форменное «государство в государстве». Но даже он не сразу же оценил политические возможности, которые давала «европейская идея». Первые попытки оказать влияние на языковую политику с точки зрения «унификации» европейского пространства были предприняты Гиммлером сразу же после начала Второй мировой войны. Именно тогда подконтрольные ему исследователи попытались доказать «еврейское происхождение» традиционного для Германии готического шрифта. Именно с подачи рейхсфюрера СС Гитлер решил отказаться от официального использования готического шрифта, заменив его обыкновенными засечными литерами. На самом деле этническое происхождение готического шрифта было использовано в качестве повода для унификации печатной и полиграфической деятельности на европейском пространстве – в данном случае отказ от причудливых литер способствовал единообразию пропаганды на оккупированных территориях.