Эвви Дрейк все начинает сначала

Фрэнк провел ее в гостиную, и они сели рядом на потрепанный зеленый диван.

– Твоя мама, – начал он, – думает о многом. В письме она написала об этом. Но она любит тебя, Эвелет. Она ушла не из-за тебя. – Он положил руку на щеку дочери: – Это очень важно.

Эвелет опустила глаза и ответила ему каким-то сдавленным голосом:

– Я бы никогда не ушла.

– Я тоже, – согласился Фрэнк. Затем он коснулся ее подбородка, чтобы она посмотрела ему в глаза. – Эй. Я тоже.

Сейчас положение Эвелет было не лучше. Вдова с огромным домом, без настоящей работы, живет словно в сблокированном доме[167] с неравнодушным к ней лучшим другом. Но Эвелет была достаточно умна, чтобы понимать, что самый важный счастливый случай в ее жизни уже был. И случилось это много лет назад, когда отец ответил ей «Я тоже бы не ушел». И теперь, глядя, как он бодро ест ее вкусный суп, не обращая внимания на больную спину, которая, как Эвелет знала, болела у него почти все время, она могла только надеяться, что сможет быть столь же добра к нему сейчас.

– Я люблю тебя, папа, – произнесла она.

Он протянул руку и сжал ее пальцы:

– Я тоже тебя люблю, милая.

Глава 26

В четверг утром Эвви как обычно приготовила Дину чашку кофе, и он поцеловал ее на прощание в лоб. И затем, уже направляясь к двери, он сказал:

– Пять часов, верно?

Она кивнула:

– В пять часов.

– Будь готова выходить.

– Я буду. Надеюсь, ты выберешь хорошее место.

– О, я его уже выбрал. Возьми сумку на случай, если мы останемся. Кроме того, у меня есть предложение.

Эвви фыркнула:

– Держу пари, что я знаю, какое.

– Что за грязные мысли? – удивленно посмотрел на нее он. – Я имею в виду, что предлагаю вернуться к старым правилам. Ни мужа, ни бейсбола.

– Хорошо, я согласна.

– Так что все, что у тебя есть в голове про Тимоти, выбрось сейчас же.

– Окей. Только еще одно слово о муже. Тим был придурком, – выпалила Эвви.

– Ну, иногда я просто поражаюсь, как YouTube выносит людям мозги.

– Ладно, ладно. А теперь иди в школу. Подростки ждут тебя, им не терпится сформировать свой спортивный характер.

Когда Дин ушел, она поднялась наверх и открыла шкаф, где прятала белую сумку с надписью элегантными черными буквами «CATHERINE’S». Эта вещь была из небольшого бутика нижнего белья, который рекомендовала ей Моника в чате, и Эвви взяла с нее слово хранить тайну.

«Странный вопрос, – вспомнилось Эвелет. – Есть ли у тебя любимое место, где ты покупаешь красивые кружевные вещи? Я хочу обновиться и ничего не покупала, кажется, тысячу лет».

«Конечно!!! – ответила ей тогда Моника. – Поезжай к Кэтрин в Бангор. Это стоит того. Все красивенько, обносок нет, можно подобрать для повседневных и особых случаев». И еще смайлик – хитрое подмигивающее лицо-кружочек. Эвви оно не понравилось, но она не могла винить Монику за ту подмигивающую рожицу, тем более что сама Моника была такой же круглолицей.

«Спасибо. Только не говори Энди, что я спрашивала тебя об этом», – попросила Эвви.

Моника отправила ответное сообщение в виде смайлика с застегнутым на молнию ртом.

Конечно, это можно было бы квалифицировать как особый случай, если бы таковым можно было бы назвать все то, чем долго пренебрегают в жизни. Эвви выбрала розовый комплект из двух частей, красный комплект и черный. Все это она выстирала накануне вручную в раковине с «Вулайт»[168], затем повесила сушиться и наконец сложила обратно в сумку в шкафу, как будто хотела изолировать злобных тварей от остального леса. Словно ее мягкие свитера могли бы быть шокированы таким соседством. Настал момент выбора, и, достав из сумки черный комплект, она разложила его на кровати.

После обеда она долго сидела в ванне, брея ноги и подмышки и подстригая ногти с такой точностью, которую раньше считала уместной только при строительстве кораблей в бутылках[169]. Затем она намазалась смягчающим лосьоном. Жалея, что не сделала педикюр, она поскребла размягченные пятки пемзой и обрызгала ступни особым мятным спреем[170].

Выйдя из ванны, она завернулась в халат и спустилась вниз, где съела бутерброд с арахисовым маслом и попыталась расслабиться. В сентябре исполнится два года с тех пор, как умер Тим, а это значит, что у нее два года не было никакого секса, а может быть, даже и больше. Ведь она никогда ни с кем не спала, кроме Тима. До недавнего времени она почти не думала об этом. Это стало как бы частью вдовства, частью того, что она больше не была женой. Этот новый статус диктовал ей, что она должна делать теперь, когда все ее планы «побега» волею судьбы в один миг испарились.

Она вспомнила, как в тот первый декабрь задавалась вопросом, означает ли это, что она никогда больше не будет заниматься сексом. А что, если больше никто не заинтересован в общении с ней? Что, если она сама просто не захочет этого никогда? Что, если существует неписаное правило, которое потребует от нее воздерживаться до тех пор, пока не умрут родители Тима? Что, если город примет решение залить ее в стекло и выставить перед почтой как памятник ее покойному мужу?