В «Тайнописи „Трудного времени“» Чуковский, декодируя и анализируя разнообразные эзоповские приемы, применяемые Слепцовым, показал художественную функцию ЭЯ в произведении, где он становится стилистической доминантой. Методологическое значение этой сравнительно небольшой работы состоит в том, что здесь показано, как важно последовательно увязывать анализ эзоповского текста с культурным контекстом эпохи появления произведения.
8.1. В последней главе книги о Некрасове Чуковский подошел вплотную к проблеме типологии ЭЯ как особой литературно-эстетической категории. На материале некрасовского творчества ему удалось затронуть многие аспекты изучения ЭЯ, из которых основными следует признать:
В трех вышеприведенных пунктах мы попытались абстрагировать и сгруппировать идеи Чуковского относительно ЭЯ. У автора, чьи задачи отличались от наших, они изложены в свободной эссеистической форме, которая исключает строгую последовательность и при которой допускается метафоричность и приблизительность формулировок. Некоторые моменты освещены Чуковским с большей полнотой, другие, причем не менее существенные, лишь затронуты мимоходом. Почти исчерпывающе, во всяком случае по отношению к творчеству Некрасова, Чуковский анализирует поэтические тропы и функции, описывает различные типы иносказаний.
8.2. Много внимания Чуковский уделяет важнейшей проблеме культурно-исторического контекста, той общественной обстановки, в которой вырабатываются специальные приемы эзоповской кодификации. Речь идет не о создании словаря или своего рода «тюремной азбуки», как наивно полагал Ольминский, а о постоянных приемах структурного характера,
…язык Некрасова, Щедрина, Чернышевского был во многих своих элементах, как мы видели, групповым, коллективным, в чем и заключалась его главная сила. (…)
Все дело было именно в
Чуковский упоминает и способность воспитанного таким образом читателя переводить в эзоповское наклонение некоторые произведения и вне зависимости от воли и намерений автора (ср. III.6С117
) мимоходом, но проницательно он говорит и о внутренней структуре эзоповского высказывания, приводя прекрасный пример маркера (о маркере и экране см. II.2.5 и далее) – стихотворение Некрасова «Что ни год – уменьшаются силы…»:Эта элегия, в которой личные, лирические мотивы переплетаются с гражданственными (последние – в рамках дозволенного цензурой начала 1860‑х гг.), переводится в эзоповское наклонение одной маленькой деталью – датой ее написания, «1861». Если бы под стихотворением стояло «1851» или даже «1860», оно было бы не эзоповским, а просто лирико-гражданственным, но в 1861-м, когда, по словам Чуковского, «вся либеральная пресса кричала о том, что теперь-то для крестьян начнется долгожданная эра свободы»119
, Некрасов говорил этой датой то, чего открыто сказать не мог: реформа свободы не принесла.8.3. Чуковский вплотную подошел к разработке проблемы ЭЯ как художественной системы. В конце 1850‑х – начале 1860‑х годов он писал:
В ту пору из нее (эзоповской речи) уже выработался очень устойчивый, приведенный в стройную систему «язык», рассчитанный на многие годы тайного общения с читателями120
.