Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

Сыновья Мориконского Адольф и Эдуард ждут прихода Наполеона («Наконец мы дождались!») и собираются к нему присоединиться, но до времени скрывают от отца свои намерения (Ч. 2. С. 31–32). Племянники другого героя – Шмигайло – воевали на стороне Наполеона в Испании и теперь будут воевать против России. Ситуация в Литве оказывается в какой-то мере обратной по отношению к русской: в русских губерниях «старики» настроены профранцузски, новое же поколение, как уже говорилось, – ярые патриоты; в Литве старшее поколение (в лице старого графа) – более мудрое, так как испытало благодетельность русского правления[212]. Мориконский, прочитав письмо своего поверенного о бесчинствах французов, предсказывает гибель Наполеону и с возмущением восклицает: «И после этого французы упрекают нас в равнодушии, в холодности! Имущество наше разграблено, поселяне разогнаны по лесам, дворянство лишено всех средств к существованию, и кем? Теми, которые называются нашими друзьями и велят звать русских врагами!» (Ч. 2. С. 117). Для Булгарина это служит лишним доказательством тщетности надежды поляков на Наполеона. Романтическими мечтами (их характер не уточняется, но вполне очевидно, что речь идет о восстановлении целостности и независимости Речи Посполитой в границах 1772 г.) заражены в романе молодые люди, учившиеся за границей («подпрапорщикам и студентам» «Северная пчела» приписывает потом и инициативу восстания 1830 г.

[213]). Женщины в романе судят поженски, они обожают императора Александра[214]

и вместе с тем увлечены мыслью о приходе французских и польских войск, «только с тем условием, чтобы наш добрый император Александр не имел никакой неприятности!» (Ч. 2. С. 11–12). Все же женщины симпатизируют русским не только на словах: Мориконская и Ромбалинская активно помогают Выжигину спастись из плена.

Однако по ходу повествования оказывается, что романтический польский патриотизм – это скорее исключение, литовцы в своем большинстве не хотят воевать. С юмором описывается история литовского полка, который формирует Ромбалинский (Ч. 2. С. 195–208). Полк из 35 солдат и унтер-офицеров (большинство которых – дворовые хозяина) не может противостоять даже мародерам, а офицеры, хотя и числятся, не хотят являться на службу до окончания полевых работ (Ч. 2. С. 201). Ср. у Сегюра: «Он [Наполеон] рассчитывал на четыре миллиона литовцев, но к нему присоединились лишь несколько тысяч. Их ополчение, которое он оценивал в 100 тысяч, выделило ему почетную гвардию; за ним следовали три всадника»[215]. Из этих описаний очевидна справедливость заключения жены Ромбалинского: «Полк мужа моего существовал на бумаге ‹…›. Подвиги нашего полка ограничивались военными движениями по двору и разъездами по корчмам нашего имения, а наши герои проливали только кровь баранов, храбро убиваемых – на жаркое!» (Ч. 4. С. 49–50).

В Литве нет народной войны, и это составляет яркий контраст с собственно русской территорией: «Особенно от Смоленска удостоверились они [французы], что здесь их ожидает народная война» (Ч. 3. С. 72)[216]. Отчасти это объясняется различиями в национальном характере. Выжигин, побывавший в Литве, подчеркивает этот контраст в разговоре с крестьянами: «Ведь только от Смоленска началась коренная Россия. Здесь мы все готовы умереть за Веру, Царя и отечество, за нашу Русь православную, а там, за Смоленском, народ другой, тихий и боязливый, разбежался по лесам и не встретил француза так, как вы встречаете, в колья и рогатины» (Ч. 3. С. 60–61). Но главное объяснение кроется, по Булгарину, в исторических обстоятельствах и в бедности земли. Сложными были и взаимоотношения внутри польского общества: «коронные поляки» были склонны смотреть на литвинов как на «младших». Болезненность этого обстоятельства подтверждается и статьями «Северной пчелы». Так, в «Размышлении о нынешней польской революции» сказано, что до присоединения к России «мы, литовцы, были всегда в угнетении»[217]

, однако в отличие от Польши у Литвы всегда были «монархические правила»[218]. Трагизм ситуации усугублялся тем, что и в России поляки и литвины не чувствуют себя равными с русскими, к ним относятся в лучшем случае с подозрением. В романе имеется специальное рассуждение о том, почему русские женятся на польках, а поляки на русских не женятся: «Поляк, заехав в Россию, не имеет никакого значения и принимается или вроде просителя, или как будто из милости» (Ч. 2. С. 17). Ср.: «В присоединенных провинциях, при женитьбе мало обращают внимание на происхождение жениха, и более уважают его личное значение, слишком преувеличиваемое нами», по словам графа Мориконского (Ч. 2. С. 16–17).