Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

В свою очередь Красицкий и Масальский гораздо сильнее интересуются общественно-политическими вопросами и социальными теориями: в их текстах тезисно указывается путь к построению совершенного общества. «Пан Подстолич» Масальского даже нередко выглядит как учебник новых прикладных наук начала ХІХ века. Наряду с агрономией при этом особенно подробно описывается экономика. Примером может служить седьмая глава первой части[333], где объясняется связь между экономикой и денежным обращением, вполне в духе классической экономической теории.

Причиной столь большой значимости систематической перестройки общества и социального анализа в польских текстах является их ориентация на проблемы польской государственности, находящейся под угрозой полного исчезновения. Тексты Красицкого появлялись в протонациональных рамках. Его повествование развивается на фоне польской национальной культуры и польского политического дискурса, которые наполняют весь мир его нравоучительных романов. В них не упоминается экспансия государств-соседей, а различные меньшинства, населявшие старую Речь Посполитую, тоже остаются почти полностью вне поля зрения. Чтобы понастоящему встретиться с чем-то чужеродным и ощутить настоящую инаковость, Николай Досвядчиньский должен пережить кораблекрушение, оказаться на южноамериканских приисках или в испанской тюрьме. В романе «Пан Подстолий» региональный горизонт оказывается еще более узким.

В отличие от Красицкого у Булгарина мы встречаем иное обрамление – имперское. Биография Ивана Выжигина – это биография жителя империи: безвестный сирота из польской провинции социализируется в Москве, много путешествует и в конце концов оседает в Крыму. Опыт жизни в империи выходит едва ли не на первый план. В связи с этим мультиэтничность становится не просто важной темой, но также и объектом гордости и патриотизма, которые проявляются, например, в словах спасителя Выжигина – Петра Петровича Виртутина, убежденного монархиста, который с гордостью говорит о «пространной России, составленной из разнородных племен»[334]

. Помимо этого у Булгарина проявляется значительный интерес к меньшинствам. Многие сцены романа происходят в Литве / Белоруссии и изображают польские нравы, но в то же время язык произведения (а это русский роман!) и включение всех этих традиций и мотивов в биографию Выжигина усиливают межкультурную составляющую произведения. Критика дворянства перестает быть лишь критикой нравов, как это было у Красицкого и шубравцев, и перерастает в критику самой Польши. Это обусловлено языком произведения и совсем иной позицией говорящего, а именно – поляка, живущего в России.

Другим отличием «Ивана Выжигина» от романов Красицкого становится более широкое развитие еврейской темы, которая присутствует в романе «Пан Подстолий», где говорится о пагубном влиянии еврейских шинкарей[335]. Дискуссии о еврейском вопросе можно найти и у шубравцев[336]

. В «Воспоминаниях» Булгарина наряду с весьма критическими высказываниями о евреях (например, о евреях в Курляндии, здесь булгаринские мемуары перекликаются с текстом Масальского) упоминается и очень позитивный опыт общения с ними (сентиментальный эпизод с шинкарем Иоселем)[337]. В свою очередь в романе «Иван Выжигин» заметно явно враждебное отношение к евреям, оставшимся верными еврейским обрядам и традициям[338]. Истоки этой враждебности уходят не только в традиционную юдофобию, но и в идеологию Просвещения (в Польше самым известным представителем просвещенческой критики евреев был Юлиан Урсын Немцевич). Повествователь Булгарина с точки зрения рационалистического моралиста отвергает старопольские, домодерные порядки, характерной особенностью которых была специфическая роль евреев как посредников в экономических отношениях между помещиками и крестьянами. Оборотной стороной таких порядков становилось преступное, по его мнению, обогащение «коварных» евреев. Он придерживается идеи о необходимости распространения «универсальной цивилизации» в еврейской среде. Таким образом, хорошим мог считаться лишь тот еврей, который соблюдает шабат в воскресенье и делает покупки в местной мясной лавке[339]. В полностью развернутом виде, то есть в «специфической» форме безудержного антисемитизма, такое отношение наблюдается у Эдварда Масальского. Его выразитель, Пан Подстолич, считает погром и изгнание единственными приемлемыми способами обращения с евреями.