Фаберже для русской красавицы

– Позвольте, я сам, – сказал следователь Ильич Юрьевич и скрылся в квартире, закрыв за собой дверь перед самым Варвариным носом.

Варвара не растерялась и стала всей остальной бригаде рассказывать, какие хорошие дагестанцы снимают квартиру рядом с ней. До них там жила некая Валька-алкоголичка вместе с сыном-пьяницей и киряющей невесткой, а потом они переехали в комнату невестки в коммуналке, когда у той померла мать, а эту двухкомнатную квартиру сдают. Раньше от трех соседей шум был на всю лестницу, Петр Игнатьевич должен помнить, как Варвара Поликарповна к нему с жалобами на соседей ходила. (Петр Игнатьевич отлично помнил.) Теперь же – тишина, хотя дагестанцев целых десять человек. Измина с тремя дочерьми, двумя сыновьями и еще какими-то родственниками мужского пола приехали в Петербург на заработки. Они торгуют разными вкусными соленьями, которыми угощают и Варвару Поликарповну.

– Ах, какая у них красная капустка! А чесночок! Пальчики оближешь!

По словам Варвары, работают соседи каждый день, с одним выходным в месяц, когда на рынке санитарный день. Но в Дагестане работы нет. Измина на всех готовит. Устают «дети» страшно, поэтому не бузят, как русские алкоголики, да и вообще Варвара соседей пьяными никогда не видела.

– Не нарадуюсь, – закончила она свою речь.

Вскоре из квартиры Измины показался Ильич Юрьевич, и мы все вернулись в Сонину, где она, как и я, одна проживала в трех комнатах. Дагестанка, по словам Ильича, ничего не видела. Ей было явно некогда, да, возможно, и неинтересно прижиматься ухом к двери или глазом к глазку.

– А Романова тут давно проживает? – спросил следователь, обращаясь прямо к Варваре Поликарповне. Он явно уже понял, что она гораздо лучше осведомлена о жизни граждан на нашей лестнице, чем участковый.

– Да года три уже, – тут же сказала Варвара. – Хахаль ей квартиру купил, очень вовремя, его где-то через месяц пристрелили.

– Его фамилия?

– Фамилию не знаю, а кличка была Рябой. Так, по крайней мере, по телевизору говорили и в газетах писали.

– Э-э-э… – промычал следователь и что-то записал на листочке.

Варвара усиленно пыталась что-то вспомнить про Рябого, но явно знала мало. Ильич Юрьевич сказал, что он сам разберется с этим делом, и начал прощаться.

– Так, а квартиру Сонькину открытой думаете оставлять? – возмутилась Варвара Поликарповна. – Разворуют же все! Вам же потом искать!

– Мы квартиру сейчас опечатаем, – встрял участковый.

– Э-э нет, – покачала головой Варвара. – А как же Соньке в больницу вещи относить? Ведь ее ж практически голую туда отвезли! Давайте-ка я ключи найду, закрою, а завтра соберу ночную рубашку, тапочки, зубную щетку – в общем, все, что требуется.

Ильич с участковым переглянулись и посмотрели на меня.

– Наталья Петровна, пусть ключи будут у вас, – сказал следователь.

– Это еще почему?! – закричала Варвара. – Я все время дома…

– Я тоже все время дома, – заметила я.

– И Наталья Петровна помоложе, ей будет проще съездить к Романовой в больницу, – заметил Петр Игнатьевич. – А вам, Варвара Поликарповна, ведь столько приходится с правнуками нянчиться. Вы же сами жаловались, что устаете. Куда вам еще в больницу ездить?

Варвара гневно на меня зыркнула, но смолчала. Один из оперативников тем временем нашел ключи и вручил их мне.

– Я завтра съезжу в больницу, – сказала я милиционерам.

– Завтра она явно еще будет в реанимации… – задумчиво произнес Ильич Юрьевич.

«Если уже не в морге», – добавила про себя я. По всей вероятности, и остальные так подумали.

– Наталья, – повернулась ко мне соседка, – когда пойдешь сюда, возьми меня с собой. Я тебе помогу вещи для больницы подобрать.

Я кивнула, понимая, что украдкой мне в эту квартиру все равно не доведется пробраться.

– Да, кстати, а у Романовой есть родственники в Петербурге? – спросил следователь у Варвары Поликарповны.

– Родственников я тут никогда не видела, – призналась соседка. – Только кобели стаями ходили.

– Выясним по нашим каналам, – сказал Ильич Юрьевич и стал прощаться.

Англичанин знал, что соседи по дому говорят про него:

– Да наверняка шпион, но дядька безобидный, мирный и приятный в общении. Придурок, конечно, как все иностранцы, но пить по-нашему скоро научится.

Последнее, как понимал англичанин, было самым большим аргументом в его пользу. У него есть шанс ассимилироваться в России.

Вечером он с ненавистью смотрел на бутылку водки. Каждый вечер он в одиночестве учился пить. Но в отличие от русских, которым после водки становилось жуть как весело, англичанину становилось грустно.