Научить их летать? Всех? Никто не научит летать этих увечных детей. Что же касается Мириам Сент-Клауд… Я уже видел мысленным взором, как мы с ней летим над Шеппертоном, навсегда оставляя этот второразрядный рай. Я покинул окрестности особняка и проследовал через ворота в парк. Пробегая мимо теннисных кортов, я ощущал, что теплый воздух, упруго струящийся по моей обнаженной коже, полон затаенного желания поднять меня к небу. Мне было необходимо найти Мириам прежде, чем она отчается во всем, мною сделанном.
Со. всех сторон от меня меж деревьев двигались группы людей, маленькие дети носились по клумбам, пытаясь поймать ярких птиц. В Шеппертоне появились первые визитеры – привлеченные невиданными растениями, взметнувшимися здесь над каждой крышей, сотнями пальм, раскинувших над заурядными пригородными садиками свои пышные тропические балдахины, они с немалым трудом проталкивались сквозь бамбуковые ограды, установленные мною у Уолтонского моста. На шоссе, ведущем в аэропорт, люди выходили из машин, чтобы сфотографировать всевозможные кактусы, уютно укоренившиеся на развороченном гудроне.
У дверей клиники выстроилась длинная очередь пациентов – старики из гериатрического отделения, покусанные мартышками, женщина, насквозь проколовшая руку бамбуковым побегом, две молоденькие девушки, поглядывавшие в мою сторону, нервно хихикая, словно в уверенности, что забеременели не от кого иного, как от меня, монтер, пострадавший от когтей и клюва скопы, угнездившейся на крыше почтовой конторы. Они глядели на мое голое тело без смешков и перешептываний, считая самоочевидным, что я нормально одет. Приемный покой жужжал голосами едва ли не целого взвода зрелых матрон, оживленно обсуждавших возможные результаты своих тестов на беременность. Мои преданнейшие почитательницы, они не сводили глаз с потеков спермы, белевших на моих бедрах. А не может ли быть, что я покрыл этих женщин в своем видении? Глядя на их пухлые щеки и яркие губы, я точно знал, что все их тесты окажутся положительными.
– Мистер Блейк! Пожалуйста… – Растерянная регистраторша протиснулась сквозь запрудившую коридор толпу и схватила меня за руку. – Доктор Мириам нас бросила! Закрыла утром свой кабинет и ушла. Она была какая-то странная, и я подумала, что, может быть, вы…
Взяв со стола ключи, я проследовал в кабинет Мириам, отгородился дверью от наружного шума и встал, обнаженный, в центре полутемной комнаты. Легкие, как любовная ласка, повисли в недвижном воздухе сотни запахов ее тела, малейших ее движений и жестов – подарок для меня, ждущий, чтобы его развернули.
Голая, без единой бумажки, поверхность письменного стола, все ящики выпотрошены, шкафчики заперты. К стене прикноплены рентгеновские снимки моей головы – деформированные жемчужины, сквозь которые все так же струится призрачный свет, похожий на зарево катастрофы, увиденное мною над Шеппертоном. Между ними открытка, присланная из Европы каким-то коллегой, репродукция эскиза Леонардо, Богородица во младенчестве на коленях у Святой Анны. Я смотрел на эти змеящиеся тела, на их непостижимые позы. Не значит ли это, что Мириам увидела мою окрыленную форму, символ моей грезы о полете, в птицеобразном существе, проступающем из драпировки матери и дочери, подобно тому, как я сам явился из Мириам и миссис Сент-Клауд?
– Мистер Блейк… Вы начнете прием пациентов?
– Я занят! – Раздраженный взмах моей руки заставил регистраторшу застыть на пороге. – Скажите им, что они могут сами исцелить себя, если постараются.
Мне было нужно летать.
Я продрался сквозь липучую женскую толпу и вышел из клиники. Люди теснили меня и толкали, трясли перед моим лицом своими ранами и бинтами, прижимая меня к машинам. Старуха бросилась передо мной на колени, пытаясь выдавить из моих рассаженных пальцев хоть капельку крови.
– Оставьте меня!
Изнуренный их настырностью, не в силах думать ни о чем, кроме Мириам Сент-Клауд, я ухватился за ветровое стекло ее спортивной машины, перемахнул через капот и пошел к церкви, стараясь спланировать следующий этап трансформации этого города. При всем моем верховенстве, я все еще хотел утвердиться, испытать свои силы до крайнего предела, как говорят дети – на «слабо». Явился ли я сюда, чтобы использовать этих людей, или спасти их, или покарать, или, возможно, ввести в некую сексуальную утопию?
Я смотрел на ослепительную тропическую растительность, заполонившую крыши города, на огромные финиковые пальмы, свесившие обремененные плодами ветви над дымовыми трубами, на зеленый фонтан баньянового дерева. Мне не терпелось покончить с этим днем. Пациенты из очереди разбрелись по автостоянке и спорили теперь среди машин, горячо и возбужденно, как дети. Я хотел, чтобы эти люди увидели свои истинные силы и возможности – раз таковые есть у меня, то есть и у них. Каждый из них наделен властью вызвать из земли, что под его ногами, миниатюрный рай.