Фабрика офицеров

— Через несколько дней, господин обер-лейтенант, закончится наша учеба. И мы навсегда расстанемся. И большинство из нас скоро забудет то, чему вы пытались научить нас, вы и капитан Федерс, каждый по-своему. Вы учили нас думать и видеть, а порой будили нашу совесть. И все же, несмотря на это, я опасаюсь, что вы были не всегда откровенны. Я понимаю, это не в вашей власти. Именно это и лишает меня порой всякого желания быть офицером. Если такой человек, как вы, не может переступить через существующие границы, то на что же может надеяться такой человек, как я?

— Редниц, — обер-лейтенант подал фенриху руку, — если вы когда-нибудь будете вспоминать меня, то постарайтесь никогда не жалеть меня. Каждый человек прежде всего должен справиться сам с собой, так как в решающий момент он всегда остается один.

Фенрих ушел. Обер-лейтенант даже не оглянулся на него. Он собрал свои бумаги, улыбнулся, бросив беглый взгляд на пустую аудиторию, словно прощаясь с ней, и вышел.

Перед учебным бараком обер-лейтенант встретил капитана Ратсхельма, который, по-видимому, специально дожидался его, хотя старался не показать этого.

— Как вы знаете, господин обер-лейтенант Крафт, — начал Ратсхельм, — завтра состоятся похороны фенриха Хохбауэра, а по установившейся в нашей военной школе традиции, как, например, в свое время при похоронах лейтенанта Баркова, перед этим состоится траурное собрание, на котором, опять-таки по обычаю, с траурной речью выступит офицер-воспитатель.

— Все это мне хорошо известно, господин капитан, — сказал обер-лейтенант Крафт, — я к этому готов.

— А вы не думаете, — спросил капитан холодно и требовательно, — что вам, учитывая некоторые обстоятельства, лучше отказаться от этого?

— Этого делать я не собираюсь, господин капитан, — твердо заявил обер-лейтенант. — Я произнесу речь, как это и положено. Это моя обязанность, и я ее выполню.

— А как же незаконченное разбирательство?

— Оно меня не интересует, господин капитан. Разбирательство — это еще не приговор. Я произнесу речь, так как генерал придерживается другого мнения, чем вы.

Проговорив это, обер-лейтенант Крафт с легкой усмешкой приложил руку к головному убору и отошел от капитана Ратсхельма: ему нужно было еще несколько часов поработать с капитаном Федерсом и в письменной форме изложить свое мнение о фенрихах учебного отделения.

…Федерс и Крафт работали на квартире капитана. Марион Федерс и Эльфрида Радемахер старались, как могли, помочь им: обе печатали на машинке то, что им диктовали офицеры. Каждая минута была дорога, и Крафт все торопил и торопил.

— Мой дорогой Крафт, — сказал некоторое время спустя капитан Федерс, — на кой, спрашивается, черт вам понадобилась эта срочная работа? В нашем распоряжении еще целых восемь дней, а вы порете такую горячку, как будто завтра уже выпуск.

Женщины переглянулись, а затем посмотрели на Крафта, который, казалось, целиком и полностью ушел в свою работу. Не поднимая головы, он все же ответил:

— Меня торопит время. Аттестация фенрихов должна быть закончена раньше, чем старший военный советник юстиции Вирман выложит плоды своего расследования. Вы меня понимаете? И ни одна деталь из его заключения не должна повлиять на наши аттестации. В случае необходимости мы с чистой совестью должны будем сказать, что аттестация фенрихов произведена нами раньше.

— Если нужно будет, я с чистой совестью могу рассказать и о других вещах. Здесь важно только то, чтобы охарактеризовать этих узколобых парней как достойных, а начальники потоков и курса уже давно утверждают это. Ну что ж, поможем им!

Вскоре Эльфрида Радемахер и Карл Крафт покинули супругов Федерс. Они шли рядышком по широкой дороге мимо здания штаба.

— Эти Федерсы очень симпатичные люди, не правда ли? И очень смелые, — сказала Эльфрида.

— Да, смелые, как кошка, которая цепляется за того, кого хочет утопить. Или же смелые, как дрессированный тигр, который прыгает на арене сквозь горящее кольцо! Вот она, жизнь, в наше время!

Эльфрида попыталась теснее прижаться к офицеру. Темнота и отсутствие прохожих в столь поздний час позволяли ей это.

— Ты так изменился за последнее время, Карл, — тихо сказала она. — Очень сильно изменился.

— Возможно, именно сейчас я показываю свое настоящее лицо. Однако я надеюсь, что ты не забыла о моем предупреждении.

— Карл, — сказала она, — это же был отнюдь не упрек.

— Я подобен безнадежному номеру в лотерее. И потому самое лучшее для тебя, если ты поймешь это и вычеркнешь меня из памяти.

— Не старайся, Карл, убедить меня в этом, — ласково сказала Эльфрида.

— Вот мы и пришли, — сказал Крафт, показав рукой на здание, в котором она жила. — Спокойной ночи, Эльфрида.

— Я хочу остаться с тобой, — тихо сказала она.

— У меня очень много работы, — объяснил он.

— А разве я тебе помешаю, Карл?

— Со мной хочет поговорить начальник курса. К тому же разговор будет длинный.

— Я подожду тебя, — пообещала Эльфрида. — Здесь, на дороге.

Ночь была не морозной. На темно-синем небе кое-где виднелись обрывки облаков, дул мягкий, теплый ветерок. Снег на полях таял. Зима, судя по всему, медленно отступала.