Face-to-face

«Может быть, я зря им это рассказала? Ганс советовал до поры до времени хранить все в тайне, но Петя всегда утверждает, что тайна не мой удел — стоит мне сильно увлечься, и информация сама слетает с моего языка. Ладно, думаю, что моим студентам и аспирантам можно доверять, иначе для чего тогда вообще жить? Интересно, поверили ли они мне или приняли за выжившую из ума старуху? Ганс уверяет, что люди еще не так скоро свыкнутся с мысль, что рядом с нами существует иной разум. Однако пора домой. Нужно немного отоспаться и привести себя в порядок перед отъездом — эти мешки под глазами от бессонницы меня здорово портят. Завтра схожу в ателье и куплю светлый летний костюм.

— Ганс говорит, что мне идет голубое. Еще нужно сходить к парикмахеру, а потом… может, узнать у Таньки, как пользоваться этой самой… косметикой? Что-то она мне в последний раз стала говорить, что с очками нужно глаза подводить как-то по-особому, а я рассердилась — накричала на нее и не стала слушать. А вот в Швеции даже старше меня дамы — и то глаза красят».

В вестибюле вахтер Анатолий Кузьмич с почтительным удивлением в голосе поинтересовался:

— Уходите уже, Ада Эрнестовна, так рано? Не заболели?

— На днях уезжаю отдохнуть в Кисловодск, так что около трех недель меня не будет. Вернусь к экзаменам. Скажите уборщице, что у меня в кабинете в эти дни убирать не нужно.

— Вот и хорошо, что отдохнете, а то совсем отощали за этой работой, — одобрительно кивнул он. — С лекциями-то закончили?

— Сегодня была последняя.

— То-то я смотрю народу много после последней пары — у других преподавателей студенты прогуливают, а к вам все до единого являются.

— Боятся — я им прогуляю, пусть только попробуют! — весело сказала она, поправляя волосы перед большим настенным зеркалом.

«Надо же, в первый раз заметила, что в вестибюле у нас висит зеркало! Как-то пиджак странно сидит».

— Да нет, вас студенты любят, — в голосе Анатолия Кузьмича зазвучали подхалимские нотки, — я сегодня, вот, после вашей лекции их никак выгнать не мог, чтобы главную дверь запереть. Чего только не рассказывали — мне даже самому занятно было послушать. Это же надо — благодаря вам, достижение такое у советской науки! Опять, значит, теперь мы будем впереди планеты всей!

Ада Эрнестовна подергала плечом, все никак не понимая, почему пиджак так скособочился.

— Причем тут планета? — рассеянно спросила она.

— А как же — мы ведь в космос поперед всех полетели, а теперь американцы нас по всем статьям стали обставлять. Трех «роверов» на Луну заслали, человек ихний там уже прогулялся, а у нас всего-то два лунохода. И космонавтов наших столько погибло — жуть! Говорят, как Королева не стало, царство ему небесное, так и работать некому. Давайте, Ада Эрнестовна, я вам воротничок поправлю, а то внутрь завернулся, и рукав у вас запылился. Ира-то, уборщица, все жалуется, что вы ей на столе у себя убирать не позволяете, за бумаги трясетесь, чтобы не перепутала. Ну, так сами тряпочкой пройдитесь.

— Спасибо, я сама без Иры разберусь, что мне делать.

Не обращая внимания на сердитые нотки в голосе Ады Эрнестовны, вахтер поправил ей воротник и отряхнул рукав, продолжая при этом рассуждать:

— Зато теперь мы по инопланетянам будем первыми.

— Каким инопланетянам?

— Да как же — студенты сегодня до хрипу кричали. Пришельцы к нам послание прислали, а вы его расшифровали и на лекции показывали. Кто бы кроме вас еще расшифровал? Так что мы теперь однозначно впереди планеты всей. А я вот тоже про инопланетных чудовищ читаю, — словоохотливый вахтер кивком указал на потрепанный томик Уэллса, лежавший поверх раскрытого номера газеты «Правда». — Внучку просил «Аэлиту» в их школьной библиотеке взять, а «Аэлита» у них на руках. Она эту принесла и говорит: «Без разницы, дед, это тоже про марсиан». Эх, молодежь! Раз дед старый, то ему, они думают, все одно — что про чудовищ, что про красавицу читать!

Анатолий Кузьмич с нарочитой укоризной покачивал головой, хотя взгляд его светился нежностью к внучке. Ада Эрнестовна посмотрела на часы и с легкой иронией в голосе проговорила:

— Что ж, читайте про марсиан, Анатолий Кузьмич, не буду вам мешать. Спокойной ночи.

В районе Норрмальм Стокгольма на углу улиц Свеаваген и Тегнергатен находилось небольшое издательство Берьессон & Рунеберг. Его главный редактор и совладелец Олаф Берьессон, получив в середине семидесятых небольшое наследство после смерти двоюродной тети, долго не мог решить, как распорядиться неожиданно свалившимися на его голову деньгами. Дело в том, что покойная старушка была с причудами и завещала ему указанную сумму, обойдя собственных детей, но поставила туманное условие «использовать деньги для развития человеческой мысли или искусства».