Файлы фараонов

— Если тебе нечего сказать, я сам отвечу на этот вопрос, — медленно произнес сэнсэй. — В той школе учат такому, чем невозможно гордиться. Твое намерение посещать их занятия я могу объяснить лишь твоим полом и твоей наследственностью. Ты обманула меня. Только уважение к долгу моего отца перед твоим дядей заставляло меня терпеть здесь присутствие недостойной ученицы. Сейчас же у меня не осталось выбора. Ты должна навсегда покинуть мою школу.

— Хай, сэнсэй.

Больше говорить было не о чем.

Юкико поднялась, в последний раз осмотрелась по сторонам. Сэкигуси-рю всегда казалась надежным утесом в бурных водах ее беспокойной жизни. Занятия здесь служили метрономом, который отсчитывал каждое мгновение ее существования.

Она ступила за тонкую перегородку, задвинула ее и по узкому коридору направилась в раздевалку. Сюда, на этот отполированный деревянный пол, впервые она ступила еще подростком. Здесь провела долгие годы.

На низенькой скамеечке рядом с ее шкафом сидел молодой человек с приятным круглым лицом. Сасаки. Он был ее рефери.

— Боюсь, произошло самое худшее. Так?

— Хай. Мне приказали уйти.

Сасаки покачал головой:

— Этого я и опасался. Сколько раз предупреждал тебя!

Юкико раскрыла шкаф и принялась складывать то немногое, что в нем было, в черную сумку.

— Ты прав, Сасаки-сан. Но я должна идти своим путем.

— Почему, Юкико? Неужели ты чувствовала себя здесь несчастной?

Она осторожно достала с полки плоский, примерно в полметра длиной, пакет из промасленной бумаги, благоговейно уложила его в сумку и застегнула молнию.

— Тебя переполняет великая печаль, — сказал Сасаки, — и в то же время в тебе кроется величайшая опасность. Мы все чувствуем ее. Сэнсэй Окуда, я уверен, тоже. Именно поэтому он и попросил тебя уйти.

Юкико повернулась к нему:

— Я — женщина, к тому же я гайдзин, полукровка. С того дня, как Окуда унаследовал школу от отца, он искал предлога избавиться от меня. Сегодня я утратила над собой контроль и нанесла поражение его самому верному последователю — Хасагава. Человеку, помешанному на традициях и ослепленному предрассудками, как, собственно, и сам Окуда. Вот почему он выставил меня за дверь.

Сасаки вновь покачал головой:

— В тебе говорит злость. Однако кое в чем ты права. Хасагава действительно уважает традиции. Он будет требовать удовлетворения. Хочешь, я провожу тебя до машины?

— Нет, Сасаки-сан. Ты всегда был мне хорошим другом. Но со своим противником я встречусь один на один.

К тому времени, когда Юкико вышла из школы, уже совсем стемнело. В холодном свете полной луны поблескивали аккуратно уложенные камешки гальки, которой были вымощены дорожки в классическом японском саду, огромные гранитные глыбы отбрасывали длинные тени на узкую тропинку, что вела к стоянке.

Шестым чувством Юкико ощущала присутствие где-то рядом, в темноте, Хасагава. Она угадывала и его намерения — этому тоже учили в Киото. Юкико остановилась и вскоре увидела, как невысокий плотный человек ступил из тени на тропинку, преграждая ей путь.

— Мы еще не разрешили наш спор, женщина, — негромко процедил Хасагава. — Ты использовала против меня свое колдовство, и я требую реванша — синиай.

Он так и не снял черное холщовое кимоно, ги, с эмблемой школы на спине. Слева за поясом сверкнули ножны изогнутого катана — ручной работы меча удивительной красоты. Это бесценное произведение неизвестного мастера Хасагава получил от отца в день совершеннолетия.

— У меня нет желания убивать тебя, — бросила Юкико, чуть склонив голову. — Я вынуждена оставить школу. Все, что в ней произошло, — уже в прошлом.

— Значит, я сказал правду, когда назвал тебя не имеющей представления о чести полукровкой, — прошипел Хасагава. — Поставив себя выше традиций, ты опозорила память почившего мастера Окуда и всю школу. Ты обманом добилась победы. Я требую реванша. Сейчас поединок должен закончиться смертью — твоей или моей.

Юкико ощутила приступ неукротимой ярости, но мгновенно овладела собой.

— В таком случае нам придется отойти в сторону, на траву, — ровным голосом заметила она, поднимая с земли черную сумку.

Газон был разбит под темным квадратом окна Окуда. Юкико знала, наставник наблюдает за ними, и понимала: все организовано им — и нанесенное Хасагава оскорбление, и их поединок на этом газоне. «Что ж, сэнсэй, посмотрим, как далеко может завести вас следование традициям», — подумала Юкико. Раскрыв сумку, она достала плоский пакет из промасленной бумаги и аккуратно развязала перетягивавшую его ленту.

В лунном свете блеснуло серебро ножен, украшенных изображением цветущей ветки сакуры — герба клана Фунакоси. Внутри лежал вакидзаси — уменьшенная копия меча Хасагава. Юкико стянула талию черным поясом и повернулась лицом к врагу. Хасагава смотрел на нее с изумлением:

— Что это, женщина? Ты издеваешься! Где катана? Вакидзаси не предназначен для боя! Воин использует его лишь тогда, когда должен добровольно уйти из жизни.

— Этот меч принадлежал моим родителям, — просто ответила Юкико. — Ты вызвал меня на поединок — вот мое оружие. Если не хочешь драться, ты волен уйти.