Фаина Раневская. Как сказано!

Я счастлива, что жила в «эпоху Станиславского», ушедшую вместе с ним… Сейчас театр — пародия на театр. Самое главное для меня ансамбль, а его след простыл. Мне с партнерами мука мученическая, а бросить не в силах — проклятущий театр.

Режиссеры, меня не любили, я платила им взаимностью. Исключением был Таиров, поверивший мне.

Одна из бесед с А.Ахматовои:

— Фаина, вы можете представить меня в мехах и бриллиантах?

И мы обе расхохотались.

Я кончаю жизнь банально-стародевически: обожаю котенка и цветочки до страсти.

Есть люди, хорошо знающие, «что к чему». В искусстве эти люди сейчас мне представляются бандитами, подбирающими ключи. Такой «вождь с отмычкой» сейчас Охлопков. Талантливый как дьявол и циничный до беспредельности.

Когда в кассе говорили: «Она больна», публика отвечала: «А нам какое дело. Мы хотим ее видеть. И платили деньги, чтобы ее посмотреть». А мне писали дерзкие записки: «Это безобразие! Что это Вы вздумали болеть, когда мы так хотим Вас увидеть». Ей-богу, говорю сущую правду. И однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела свою «славу».

Впервые в жизни получила ругательное анонимное письмо, а то я думала, что я такая дуся, что меня все обожают!!!

Очень завидую людям, которые говорят о себе легко и даже с удовольствием. Мне этого не хотелось, не нравилось.

На днях явилась ко мне некто Сытина — сценаристка, если бы с ней не было администратора, я бы подумала, что эта женщина убежала от Кащенки, но администратор, ее сопровождавший, производил впечатление вполне нормального сумасшедшего, работающего в кино. Таким образом, я абсолютно свободна и, погрузившись в мои неглубокие мысли, сижу у себя на койке и мечтаю об околевание.

А ведь судьба мне — мачеха!

То, что актер хочет рассказать о себе, он должен сыграть, а не писать мемуаров. Я так считаю.

Двое спорят о том, кто произнес фразу, ставшую крылатой — Пушкин или Лермонтов. Устав от препираний, Раневская решает спор:

— Тебе это сказал Пушкин, а ему — Лермонтов.

Разговор об интимных отношениях между Раневской и закоренелой девой,

Слушая Каневскую, та пребывает в замешательстве:

— И это все без наркоза?

Больше всего в жизни я любила влюбляться.

В старости главное — чувство достоинства, а его меня лишили.

Для актрисы не существует никаких неудобств, если это нужно для роли.

Для меня каждый спектакль мой — очередная репетиция. Может быть поэтому я не умею играть одинаково. Иногда репетирую хуже, иногда лучше, но хорошо — никогда.