Фаина Раневская. Психоанализ эпатажной домомучительницы

Я помню, как тайком отодвинула занавеску от зеркала. Мне строго наказали, что занавески на зеркалах и мебели трогать нельзя, потому что Лазарь может сильно огорчиться, увидев, что не отражается в зеркалах и стеклах. Я не хотела делать больно маленькому мертвому братику, но любопытство было сильнее. И я отодвинула занавеску, чтобы посмотреть — идут ли мне слезы?

В тот день я поняла, что есть женщины, которых слезы совсем не украшают. Я отношусь именно к ним. Мой длинный нос смешно краснел от слез, странно и неэстетично мок, на щеках появлялись пятна, а глаза опухали. Я действительно становилась похожа на обезьяну. И, рассматривая в зеркале свое зареванное лицо, в очередной раз до боли душевной позавидовала таким красавицам, как Бэлла. Она даже плакала изящно! А я была неловкой во всем, в том числе и в слезах.

Я поняла тогда еще кое-что важное. Оказывается, эмоции можно сыграть! Изобразить! Даже если на самом деле ничего не чувствуешь, можно заставить других поверить в то, что чувства есть. Можно очень правдоподобно изобразить любовь и ненависть, горе и счастье, гордость и унижение, равнодушие и душевный порыв… Все что угодно. И если все сделать правильно, то люди поверят. Особенно если изображать те эмоции, которых ждут.

Проще всего было «рисовать с натуры». То есть не корчить гримасы, стараясь выразить таким образом движения души, но изобразить какого-либо человека, который на самом деле испытывал нужную эмоцию. Например, слезы горя по Лазарю я позаимствовала у мамы. Мама вообще была человеком очень эмоциональным, ее легко было изображать, потому что все ее эмоции лежали на поверхности.

Но самым большим открытием было то, что тогда, когда я играла, я переставала быть Фаней Фельдман, а перевоплощалась в другого человека. Понимаете, это было для меня очень важным — стать другой… Ведь кто такая была Фаня Фельдман? Заикающаяся некрасивая девочка, которую не слишком любили родители, глупая и неловкая. Разочарование семьи. Но оказывается, я могла стать кем угодно! Умной. Красивой. Любимой. Любой, какой мне только хотелось!

Не удивительно, что я играла при каждом удобном случае, пробуя свои силы в разнообразных перевоплощениях. С каждым разом получалось все лучше и лучше. И я играла постоянно, с утра до вечера и с ночи до утра. Играла, отбрасывая образ неудачницы Фани Фельдман…

Знаете, ведь по-настоящему только с животными не нужно играть. Животным плевать, как ты выглядишь. Им все равно, знаешь ли ты правила арифметики. Они любят тебя такой, какая ты есть. Я знаю, что в глазах моего Мальчика я — первая красавица, и нет никого красивее и лучше меня. Мальчик — это моя собака, единственная родная и близкая душа, оставшаяся рядом со мной в старости.

Да, так о чем это я?.. А, о псевдониме!

Болтают, что я назвалась Фаиной Раневской потому, что это звучит лучше, красивее, чем Фаина Фельдман. Но я не понимаю — а чем плохо звучит «Фаина Фельдман»? В конце концов, это ж не какая-нибудь «Аделаида Пупкина»! И запоминаемость хорошая, и произносится легко. По крайней мере, гораздо легче, чем «Вера Коммисаржевская» или «Матильда Кшесинская». А их имена помнят до сих пор! Запомнили бы и Фаину Фельдман. Но все дело в том, что Фаина Фельдман решительно не могла быть актрисой.

В 1913 году я назвалась Фаиной Раневской, но все еще продолжала оставаться Фаней Фельдман. Мне пришлось вернуться домой, так и не использовав новообретенное имя. Но я его не забыла. Фаня Фельдман, как всякая уважающая себя гусеница, занялась накоплением всего, что может понадобиться для превращения в прекрасную бабочку. То есть в Фаину Раневскую.

Тогда я воображала, что уже почти что бабочка, но на самом деле была всего лишь гусеницей. Но я старалась. Сдала гимназические экзамены, ходила в театральную студию и даже сыграла несколько ролей на любительской сцене. У меня получалось и бороться с заиканием. Всего-то и требовалось — говорить медленно, чуть растягивая слова. Буквы перестали сталкиваться друг с другом, а в голосе появилась уверенная артистичная звучность.

Отец был доволен мною настолько, что даже оплачивал мое обучение в театральной студии. Но его теплые чувства продержались ровно до того момента, когда я заявила, что хочу вновь отправиться в Москву и поступать на работу в настоящий театр.

Боже мой! Что тогда началось! Можно было подумать, что я сказала, будто мечтаю стать проституткой! Мне выложили все аргументы против: начиная от «что скажут люди?!» до «умрешь нищей под забором!». Я только смеялась. Какая разница, что и кто скажет? Ну да, с точки зрения успешного коммерсанта и старосты синагоги дочь, выходящая каждый день на сцену, это не просто нонсенс, но даже и позор. Ну а как же знаменитые актрисы, которым кланялись даже царствующие особы?

— Да какая из тебя актриса?! — воскликнул отец, выведенный из себя недейственностью своих аргументов и моим смехом. — Посмотри на себя в зеркало!