Факультет Романтики. Ромфак (СИ)

Коста совсем не замечал, что происходит вокруг, он ничего не видел, не слышал, не чувствовал. День или ночь, холодно или жарко, тихо или шумно? Да, и какая теперь разница, ведь ему больше некуда спешить, больше не к чему стремиться… Он все потерял – девушку, лучшего друга, свой статус дерзкого «победителя по жизни», мотивацию и надежду… Как самый темный час, который всегда наступает перед рассветом, это был самый страшный момент в жизни, когда, вдруг, все стало напрасно, бессмысленно и не нужно.

Константин незаметно доплелся по лестнице до самого последнего пятого этажа. Здесь, прямо под самой крышей, лестница заканчивалась небольшой открытой площадкой – изящным маленьким балкончиком в венецианском стиле, огороженным невысокими каменными балюстрадами и украшенным парой стильных старых горгулий, которые помнили, наверное, всю историю этого города.

Их широкие массивные спины были утоплены в стене, а страшные грозные морды вот уже несколько столетий внимательно наблюдали за всем, что происходило во дворе своими огромными выпученными глазами. Они видели, как повзрослело несколько поколений, и вчерашние внуки сами превратились в прабабушек и дедушек. Коста осторожно подошел к самому краю балкона и, стоя, возле одной из горгулий, пробормотал себе под нос.

– Блин… а тут реально высоко! Здание старинное, пролеты высокие. Ведь это и есть тот самый балкон для неудачников, откуда спрыгнуло столько молодых отвергнутых любовников и… Ай!

Коста резко получил по затылку тяжелой каменной лапой горгульи.

– Да что это за мысли такие унылые! – прогнусавила она.

От удара у парня мир качнулся перед глазами, и в ушах зазвенели колокола. Но, честно признаться, стало немного легче – боль физическая на время отвлекла от душевной.

– Псс… парень, ты только не прыгай! Не стоит твоя профурсетка того! – продолжала гундосить левая горгулья, что была повыше и постройнее своей подруги. Наконец-то круги перед его глазами рассеялись, и Коста смог рассмотреть это каменное чудо – настоящее «произведение архитектуры». Ее яйцеобразная голова имела большой широкий клюв, от времени покрывшийся мхом, из-за которого, видимо, у горгульи и был такой гнусавый голос, звучавший, как из канализационной трубы. По форме голова напоминала страусовую, лишней была лишь только пара острых витых рогов на затылке, как у антилопы. Между ними прочно сидело заброшенное воронье гнездо, свитое из прутьев, соломы и цветных кусков пластика от различных упаковок. – Спокойнее, ладно? Отойди от края!

– Да я и не собирался никуда прыгать! – стал оправдываться Коста, краснея за полу-вранье и потирая ушибленный затылок. – Хорошо-хорошо, уже отхожу!

Очевидно, горгульи охраняли этот балкон так долго, что успели повстречать аж дюжину отчаявшихся молодых людей с разбитыми сердцами. Юноши и девушки вбегали вверх по лестнице, убитые горем – предательством, изменой или разлукой, и, не в силах пережить происходящее, бросались вниз с балкончика, разбиваясь вдребезги о каменную плитку двора. Пару секунд слушая гулкие неровные удары своего несчастного разбитого сердца, Коста тоже думал сигануть вниз, оставив все свои проблемы на этом балконе.

– И что мне остается делать? Я потерял все! – тихо ответил он, оправдывая свое отчаяние. – Она бросила меня ради моего же лучшего друга! Только что я застукал их полуголых на кухне ресторана! Они… вместе… пили кофе из одной чашки на двоих… с одинаковыми трубочками в виде сердечек! Ясно?

Последнюю фразу Коста произнес дрожащим и таким подавленным голосом, будто бы это было наивысшее предательство, хуже и страшнее которого в этой жизни ничего случиться не может. Вот так всегда бывает порой, что люди в порыве отчаяния накручивают себя так, что любая малейшая ерунда для них превращается в нечто страшное и несовместимое с жизнью.

– Курить тут тоже нельзя! – глухо прорычала вторая горгулья, сильно шепелявя. Ее морда была еще страшнее и нелепее, чем у первой – большая львиная голова с широкой пастью и тремя клыками, за косматой каменной гривой, поросшей мхом, виднелись расправленные орлиные крылья. Все указывало на то, что раньше у этой «красавицы» клыков было больше. Левый верхний не выдержал, раскололся посередине и отвалился, а правый нижний держался на честном слове, тоже готовясь оставить свою каменную хозяйку до лучших времен. – Мусорить и плакать тоже!

– Я не буду ни курить, ни мусорить, ни плакать, – тихо ответил Коста, присаживаясь на корточки, – я больше ничего не хочу и не буду делать!

– А вот и будешь! – прикрикнула на раскисшего парня каменная страусиная морда, – а ну-ка убери с моей головы эту шушеру! И… почеши мне клюв! Видишь же, что я до него не достаю лапами! Уже третью сотню лет он нечесаный!

В ответ Коста лишь тяжело вздохнул и закрыл глаза, он, конечно же, ничего так и не убрал, и не почесал. Пожалуй, каждый несчастный парень проходил через такое состояние: одиноко стоял с разбитым сердцем на краю пропасти, слыша пару разных голосов за своими вздрагивающими плечами.