Фалько

И, сбитый с толку, таращил на него глаза, как видно, еще не до конца проснувшись. Этот оказался худым, чернявым, с темнеющей на подбородке и щеках щетиной. И очень крепким, как убедился Фалько, когда, ударив его по запястью, чтобы выбить револьвер, встретил сопротивление мускулистой руки. Окончательно убедившись, что применить оружие не удастся, Фалько бросил его, освободившейся рукой стукнул противника по затылку, левой продолжая тянуть к себе револьвер, и одновременно головой сильно ударил противника в лицо. Громко хрустнули, ломаясь, кости и хрящи, чернявый, споткнувшись, отлетел назад, стараясь удержать равновесие, меж тем как из свороченного на сторону носа хлынула кровь. Но револьвер он так и не выпустил, и Фалько, подгоняемый отчетливым сознанием того, что, если ствол повернется к нему, шансов у него никаких, предпринял новую атаку. По счастью, залитый кровью противник был слегка оглушен ударом – слегка, но все же достаточно, чтобы сопротивление его ослабло, и, воспользовавшись этим, Фалько носком башмака пнул его в головку бедренной кости, сбил с ног и навалился сверху.

Выстрел грохнул у самого его левого бока, так что Фалько, у которого на миг заложило уши, показалось, что он ранен. Но нет, бок даже не обожгло – только резануло ноздри запахом пороховых газов. Тогда он методично, снизу вверх, принялся бить правым кулаком в лицо, целясь в поврежденный нос противника, так что тот взвыл и в конце концов все-таки выпустил рукоять револьвера. Тогда, стиснув его горло, Фалько достал из кармана нож, нажал кнопку и приставил острие под нижнюю челюсть. Выпученные глаза на залитом кровью лице взглянули на него с ужасом – жертва поняла, что произойдет в следующий миг. Фалько с хрустом всадил клинок, дернул им вверх, и в лицо ему ударила струя крови.

Подолом рубахи убитого он вытер лицо, потом лезвие ножа, закрыл его и снова спрятал в карман. Несколько секунд не шевелился, стараясь собрать силы и вернуть мыслям отчетливую ясность, потом встал над распростертым телом, подобрал пистолет, глушитель отвинтил – револьверный выстрел уничтожил все надежды на скрытность – и тоже убрал в карман. Он стоял спиной к освещенным дверям в спальню, где лежала женщина, и намеренно не оборачивался. Успеется. Теперь надо убедиться, что в доме никого больше нет, и потому он спустился в подвал и огляделся. Ему там совсем не понравилось – более того, напомнило комнату в Аликанте, где его допрашивали красные. Впрочем, подумал он, все допросные мира похожи друг на друга. Он бывал в разных – причем оказывался по обе стороны стола, – и всюду обстановка одинакова: стул, на который сажают арестованного, стол, к которому его привязывают, разного рода инструменты дознания, они же орудия пытки. В этом подвале для разнообразия имелись две мощные лампы, поставленные так, чтобы светить прямо в лицо арестованному и слепить. Голливудские гангстерские фильмы подкидывают недурные идеи. На столе стояла пепельница, забитая старыми окурками, а в углу под портретом каудильо и прибитым к стене красно-золотым полотнищем – грязная и вонючая бадья с блевотиной, при виде которой Фалько вспомнил о Еве и содрогнулся.

Поднявшись на первый этаж, он дошел до выхода и за ноги, оставляя на полу кровавый след, втащил в дом лежавший на пороге труп. И оставил его, даже не заглянув в лицо. Потом закрыл дверь. Во рту у него было так сухо, словно десны, язык и нёбо натерли жесткой мочалкой, и потому он отправился на кухню. Найденную там бутылку коньяка отставил в сторону, а вино, стоявшее рядом с голландским маслом в жестянке и несколькими ломтями хлеба, взял. Наполнил большой стакан, разбавил водой из-под крана и жадно, единым духом, выпил. Потом поднялся на второй этаж. Двое убитых лежали в коридоре: один у самой балюстрады, другой в глубине, возле застекленной двери в спальню. На шее у того, в майке, поблескивала золотая цепочка с ладанкой Сердца Иисусова, а литров пять вытекшей крови стояли под ним лужей и подкапывали на первые ступеньки. В полуоткрытых глазах застыло такое изумление, словно перед тем, как умереть, он подумал, что с ним не может такого быть. Однако случилось. Что касается второго, разглядеть выражение его лица было невозможно, потому что лицо это превратилось в кровавую маску. Фалько спросил себя, все ли они насиловали Еву Ренхель. Потом обошел спальни, заглянул в бумажники убитых – оба оказались агентами полиции безопасности, – а удостоверение одного, более или менее схожего с ним внешне, взял себе. Наперед не угадаешь, понадобится или нет, а есть ведь пропускные пункты и пограничный контроль, где все кошки могут быть серыми. Забрал он и деньги. На прикроватном столике лежала пачка сигарет и зажигалка, а потому он присел на кровать, на мятые простыни убитого им человека, и пять минут неторопливо курил. Ни о чем не думая. Потом уронил на пол окурок, растер его подошвой, поднялся и пошел к главной спальне.