Накануне вечером Гудхильд, по обыкновению, явилась в покои будущей королевы, планируя помочь той с вечерним туалетом. Ноздри её яростно раздувались, а в глазах горел странный огонь. Не дав принцессе раскрыть рта, служанка злобно процедила: "Его Величество только что пригласил эту… девку в свои покои".
Ангелина на секунду застыла, но уже в следующий момент, она, не желая выдать охвативших её чувств, равнодушно отмахнулась, заявив, что её подобное нисколько не волнует и вообще, конунг взрослый человек и сам решает, с кем и как ему проводить свой досуг. Снисходительно выслушивая возмущения Гудхильд, она приняла ванну, с наслаждением вдыхая свежий хвойный аромат масел, высушила волосы и облачилась в ночное бельё. На протяжении всего этого времени её лицо оставалось умиротворённым; оно не выражало ничего, кроме спокойного равнодушия, и даже самый внимательный наблюдатель не заметил бы никакой фальши и противоречивости. Но стоило утешенной поведением своей госпожи служанке удалиться, как Ангелина тотчас же бросилась на кровать, захлёбываясь рыданиям. Как он мог поступить так с ней? Разве между ними не было симпатии? Он принёс ей извинения спустя несколько дней после их ссоры, неужели это ничего не означало? Неужели она сама придумала себе охватившее его в тот момент волнение? И он вовсе не ожидал со смущением её ответа? Это всё было очередной иллюзией?
Господи, насколько же она жалкая. Готовая чуть ли не кинуться в объятья к мужику, стоит тому проявить к ней хоть малейшее беспокойство о её чувствах. Тупица. Она больше не позволит случиться этому… не позволит себе обмануться вежливостью Харальда. У неё была цель, и она продолжит идти к ней. Он по-прежнему для неё лишь средство для достижения этой цели и ничего больше. Плевать на него и на его подстилку, она будет выше этого.
С этими мыслями Ангелина пришла в мастерскую, готовая встретить соперницу с достоинством. Она понимала, что на ней сейчас были сосредоточены все взгляды её коллег — подобные новости имеют свойство разноситься по замку со скоростью света, — а потому вела себя по обыкновению. Активно участвовала в обсуждении произошедшего между ярлом Ратель и её любовником разлада; искренне смеялась над рассказом тол Торхильд о том, как мра Асвейг отравилась скисшим молоком, которое ей советовали выбросить, но жадная душа настоятельницы воспротивилась этому и промучилась всю ночь с жутчайшей диареей; сочувствовала гибели мужа второй поварихи тол Хельги, обещая посодействовать бедняжке в организации похорон. Однако тол Фредерика не спешила являться на работу. Ткачихи тактично избегали этой щекотливой темы, но Ангелина ясно осознавала: они понимали, что на самом деле происходит. Игнорирование предыдущего распоряжения будущей жены правителя Каттегата было демонстрацией. Никто не знал, стояло ли за дерзостью Фредерики данное ей конунгом обещание защиты или же его одобрение подобного поведения, но никто не сомневался в том, что действие это не могло расцениваться иначе, кроме как публичная пощёчина.
И сейчас Ангелине, с демонстративным безразличием прислушивающейся с шуму приближающихся шагов каттегатки, предстояло на эту пощёчину ответить.
— Тол Фредерика, почему опаздываешь? — Голос Торхильд грубо нарушил воцарившееся при появлении девушки молчание.
Фредерика медленно подошла к своему станку, сопровождаемая полными любопытства взглядами ткачих, которые те бросали в её сторону украдкой, опасаясь выговора от старшей. Опустившись на деревянный табурет, девушка поправила волосы, намеренно выдерживая паузу.
Ангелина не сдержалась, закатив глаза. Похоже, эта глупая девчонка вздумала разыграть целый спектакль с собой любимой в главной роли.
"Боже мой… звезда Бродвея…"
— Тол Фредерика, я задала вопрос, — чуть громче проговорила Торхильд.
— У меня были дела, — в ответе девушки сквозило лёгкое пренебрежение, настолько подчёркнутое, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнений в его демонстративности.
— В рабочее время у вас может быть лишь одно дело — ваша работа, — Ангелина обернулась, бросив равнодушный взгляд в сторону девушки. В груди её клокотала ярость, и она была готова уже осыпать зарвавшуюся служанку всевозможными оскорблениями, но занимаемый ею статус не позволял опускаться до мелких склок. Какие бы чувства в ней не пробуждала эта ситуация, она должна была сохранять достоинство и держать лицо.
Ангелина ощущала двойную необходимость в этом ещё и потому, что она считала ниже своего достоинства ронять себя в глазах общества ради какого-то мужика. Это он давал ей напрасную надежду, он обманул её ожидания, и это он обязан за это отвечать. Девчонка виновата только в том, что позволила себе проявить к ней неуважение своей выходкой, но подвергать её экзекуции за такое было бы не слишком дальновидным со стороны Ангелины — она надеется заслужить лояльность подданных, ей не нужен их страх.
— Прошу прощения, Ваше Высочество, — глядя в глаза принцессы, насмешливо проговорила Фредерика.