Фанаты. Сберегая счастье

— Тем не менее, вы подружились. Причём настолько, что спустя полвека готовы ехать к нему на день рождения. Терзают меня нехорошие подозрения…

— Сашенька! Не стыдно? Уж тебе-то я могу не доказывать свою гетеросексуальность? Спустя какое-то время мы объяснились, а потом и подружились. В хорошем смысле! Думаешь, много модельеров было в Советском Союзе? А Яша шил уникальные вещи из подручных материалов, из любых тканей, какие удавалось достать. И умел скрывать все недостатки фигуры.

— Ой, какие у вас недостатки, одни достоинства…

— Тогда никаких не было, но это я сейчас понимаю. А в те времена казалось, что пузо выпирает, что задница широкая.

— У вас?! Господи…

— Телекамера сильно полнит, не забывай. В общем, мы пронесли добрые отношения через всю жизнь. И как я понял, сейчас, когда он болеет, не работает, вокруг него осталось не так уж много друзей. Знакомая история, правда?

Сашка тяжело вздыхает, надеясь, что ответа он не ждёт.

— Поэтому я согласился. Раз уж мы так удачно в Москве. Из Прибрежного не поехали бы, конечно. Но всё сложилось. Ну что ты хмуришься? Вкусно поедим, посмотрим показ новой коллекции его модного дома.

— Вы же знаете, я не люблю тусовку.

— Зато любишь историю, правда же? Ты была когда-нибудь в «Яре»? Ну вот, побываешь. Посидишь за тем же столом, где едали когда-то Пушкин, Распутин и Шаляпин.

— Ой, не напоминайте. Полагаю, там такой же стол Шаляпина, как кровать в музее в Кисловодске. Из Икеи.

— Всё может быть, — усмехается Туманов. — Но стены точно те же самые. О, а мы приехали.

Выходит из машины первым, подаёт ей руку, придерживает дверь. Сашка затравленно озирается по сторонам, боясь увидеть толпу журналистов. Её фанатский опыт подсказывает, что даже на закрытых мероприятиях возле входа в ресторан будут стоять люди с камерами, надеясь вытянуть пару слов из зазевавшихся звёзд. Но никого подозрительного нет, неподалёку припарковался Мерседес, из которого вышла фифа в тонком льняном костюме и громоздких чёрных говнодавах, сделала селфи на фоне входа и продефилировала внутрь, помахав швейцару картонкой-приглашением. Но в целом ничего ужасного. Всеволод Алексеевич спокойно вытаскивает их пригласительные из кармана пиджака и ведёт Сашку в здание.

— Не слишком-то уютно, — ворчит Сашка, осматривая высокие колонны и ковровые дорожки. — Совок какой-то…

— Отель теперь называется «Советский», да. Но ресторан, как ты помнишь, дореволюционный. Вон, смотри, портреты знаменитых гостей с подписями. Пойдём, почитаем?

Но рассмотреть портреты им не удаётся — к ним тут же подскакивает квадратный дядька с бритым затылком.

— Всеволод Алексеевич? Очень рады вас видеть! Пойдёмте, я провожу вас и вашу спутницу в зал и усажу на ваши места.

— Да я бы сам нашёл дорогу, — хмыкает Туманов. — Я тут не впервые.

— Яков Моисеевич вас уже ждёт, спрашивал о вас несколько раз.

У Сашки скептически изгибается бровь. Нет, ну в принципе… Если вовремя обнаружить болезнь… Сейчас есть хорошие сдерживающие препараты.

В большом зале с огромными потолками на уют ни малейшего намёка. Длинный стол от стены до стены стоит на возвышении, а перед ним много маленьких, круглых. Как на плохой свадьбе, думается Сашке. Она искренне надеется, что их места где-нибудь в конце зала, но бритый затылок ведёт их к длинному столу, в самый центр. Где уже сидит именинник.

— Вот сюда, пожалуйста. Самые почётные места, по правую руку от Якова Моисеевича.

Сашка сдерживает тяжёлый вздох. То есть на них будут пялиться все гости. Чудесно.

— Яшенька, дорогой, как я рад тебя видеть!

Всеволод Алексеевич тянет руку для пожатия сгорбленному седому старичку в ярко-жёлтом, блестящем пиджаке. Сашка даже не сразу узнаёт Покровского. А узнав, понимает, что дело даже хуже, чем она предполагала. И ответного рукопожатия Туманов не дождётся. Покровский смотрит на него абсолютно пустыми глазами, но улыбается. И от этого ещё страшнее. Но Всеволода Алексеевича не так просто смутить.

— Рад, очень рад нашей встрече!