Фанфан и Дюбарри

Мы уже говорили, что у достопочтенной матери-настоятельницы монастыря Святого сердца были усы? Тоненькие и шелковистые, но все же были. Теперь, в своей тесной молельне, машинально перебирая кораллы четок, она с очевидным облегчением слушала герцога Орлеанского, который только что спустился сверху, поигрывая своей треуголкой на набалдашнике трости. И лоб его все ещё перерезали озабоченные морщины.

— Достопочтенная мать-настоятельница, вы были правы, — говорил он. Талант этой девушки в роли Эсфири меня поразил, но именно поэтому я не могу быть к ней снисходительнее, чем к другим. Я только что говорил с ней достаточно долго, чтобы понять, что у неё упрямый характер и бунтарское сердце. Ее одолевают страсти, и если оставить её здесь, могут возникнуть проблемы. Не говоря уже о заразительности таких действий, достопочтенная матушка! Достаточно одной заблудшей души, чтобы подвергнуть опасности всех остальных. Нет, удалить её, мадам, безжалостно удалить!

— Ах, Монсеньор, как я рада, как я боялась вам не угодить!

— Достопочтенная матушка, вы мне не угодили бы, только будь вы не правы!

— Полагаю, мадемуазель Беко не выказала вам достаточной учтивости?

— Непосредственно мне — нет, но к принципам, которые я чту… И этого достаточно! Мы вырвем этот терн, изгоним заблудшую овцу!

Тут он нечаянно уронил шляпу, тут же поднял, потом встал и самым величественным тоном, хотя и чувствуя, что краснеет, объявил:

— Она уже собралась! За багажом я пришлю. Мадемуазель Беко я заберу к себе, откуда в экипаже отправлю к родителям. Надеюсь, вы будете мне благодарны за то, что избавляю вас от лишних хлопот, — как объяснить родителям причины исключения. Я сделаю это за вас!

— Я так обязана вам, Монсеньор!

— До свидания, достопочтенная матушка! "Эсфирь" от этого ничего не потеряет. Мадемуазель Беко, боюсь, больше подходит на роль Федры.

Итак, получасом позднее Монсеньор вернулся домой в обществе мадемуазель Беко. Та вся в слезах простилась с настоятельницей, которая, растрогавшись, готова была взять её обратно, но тут уже герцог воспротивился с законным возмущением порядочного человека.

До дома герцога мадемуазель Беко дошла с красными глазами. Сам герцог всю дорогу не разжимал сурово сжатых губ, — слишком боялся рассмеяться в голос. И шел тяжелым строевым шагом, отчасти для того, чтоб не подпрыгивать от радости.

Когда монсеньор сказал "к себе", он не имел в виду Пале Рояль, а лишь свое жилище в стоявшем неподалеку от монастыря Святейшего сердца мужском монастыре аббатства Святой Женевьевы. Его покойный отец герцог Луи, прозванный Набожным или ещё Женевьевцем, на склоне жизни там обрел покой, полностью уйдя в религию. Поскольку занятие это оставляло достаточно свободного времени, он начал строить Медальерный кабинет, и сын продолжил его дело. Экипаж, о котором монсеньор говорил настоятельнице, был в действительности маленьким фиакром, влекомым двумя поджарыми лошадками, которые паслись на монастырском дворе. Все это было очень анонимно и позволяло герцогу неузнанным перемещаться по городу. Жилище его помещалось на этаже монастыря, куда вела узкая каменная лестница. Распахнув двери, герцог предложил Жанне сесть, а сам отправился за графином с туреньским вином и двумя бокалами, которые тут же наполнил.

— За ваше здоровье! — многозначительно проговорил он.

— За ваше здоровье! — последовало в ответ.

Они выпили.

— У вас тут очень мило!

— Я вам покажу свои медали…

— Несчастная Антуанетта! — вздохнула Жанна.

— Антуанетта?

— Антуанетта де ля Фероди, сменившая меня в роли Эсфири. Была моей лучшей подругой. Я с ней простилась, пока вы были у матери-настоятельницы, Монсеньор. Так плакала, что сердце у меня сжималось. И я тоже!

— Ваши глаза ещё прекраснее, когда вы плачете, — страстно заявил он.

— Монсеньор, — в тон подхватила она, — Монсеньор помогите мне! Пробудите меня от сна! Ведь я сейчас словно вижу ужасный сон, в котором после неудачного побега в момент наивысшего отчаяния была спасена из заточения прекрасным благородным рыцарем!

— Господи! — воскликнул герцог, держа себя так, словно он смущен и притом на самом деле. — Но как я это объясню своему исповеднику? Неужто сознаться, что из-за вас я потерял голову?

— Несчастное существо вы сделали счастливым, а это подвиг христианской любви и Бог вознаградит вас, вот увидите!

— Ну если это говорите вы… Надеюсь, он вас слышит и верит вам…

Он взял её в объятия — едва ли не робко. Чтобы она не говорила, прекрасно отдавал себе отчет, что ей всего пятнадцать. Но оказалось не "всего", а "уже". И Монсеньор был приятно удивлен, когда увидел, что Жанна, приподнявшись на цыпочки, тянется к его губам. По правде говоря, это не был поцелуй пятнадцатилетней девочки! Она уже совсем девушка! И многообещающая!

— Это в знак благодарности моему прекрасному рыцарю, — сказала она с греховодной улыбкой и вдруг, волнуясь, спросила:

— Мать-настоятельница сказала мне, что вы отправите меня домой к родственникам! Вы так решили?

— Да.

— И сделаете это?

— Разумеется!