Фантастический Нью-Йорк: Истории из города, который никогда не спит

Подозреваю, что если гарпия волшебная, то летать она может. Моя бывшая учительница биологии, мисс Ривера, говорила, что некоторые существа, достигшие определенного размера, становятся неспособны поднимать себя в воздух с помощью крыльев. А некоторые крупные животные могут лишь парить, пользуясь воздушными потоками при встречном ветре.

Прежде я об этом не задумывалась. Вдруг гарпия не в состоянии улететь, но чувство собственного достоинства не позволяет ей попросить о помощи?

Может, спросить при случае, не нужна ли ей помощь?

Гарпия большая. Но кондоры тоже большие, и могут летать. Не могу сказать, кто больше – гарпия или кондор. По картинкам сложно судить, а уж измерить гарпию рулеткой, чтобы выяснить размах ее крыльев, и вовсе невозможно.

Можно, конечно, ее попросить, но я этого делать не стану.

Наверное, ужасно иметь крылья, которые не работают. А иметь крылья, которые работают, но быть неспособным ими воспользоваться, наверняка и того хуже.

Иногда после школы я работаю. Вечером я снова навещаю гарпию и возвращаюсь в квартиру. Когда я вхожу в кухню, то вижу маму Элис за столом. Перед ней какие-то письма. Она замечает меня и хмурится. Я закрываю дверь на замок и цепочку. Луис должен быть дома, я слышу, как из его комнаты доносится музыка. Ему пятнадцать. По-моему, я не видела его уже три дня.

Я подхожу и, не снимая рабочей униформы, сажусь на железный стул с потрепанной виниловой обивкой.

– Плохие новости?

Мама Элис качает головой, но в ее глазах я вижу слезы. Я беру ее за руку. Сложенный вдвое лист бумаги шуршит в ее пальцах.

– Тогда в чем дело?

Она показывает мне бумагу.

– Дезири, тебе дают грант на обучение.

Я не верю своим ушам. Тупо смотрю то на маму Элис, то на наши руки, то на листок бумаги. Мама Элис сует письмо мне в руку, я разворачиваю его и трижды перечитываю, опасаясь, что слова расползутся червями и изменятся, стоит мне только отвернуться.

Слова и правда похожи на червей, буквы расплывчаты, но я вижу слова «усердие», «высокая оценка» и «государственный». Я осторожно складываю листок, разглаживая пальцами смятые уголки. Эта бумага дает мне возможность стать кем угодно.

Я буду учиться в государственном колледже бесплатно.

Я пойду в колледж, потому что прилежно училась. Ну и потому, что власти знают, что я ходячая зараза, и им меня жалко.

Гарпия никогда меня не обманывает. Мама Элис – тоже.

Вечером она заходит ко мне в комнату и садится на край кровати – на самом деле раскладного дивана с торчащими пружинами, но этот диван мой и спать на нем лучше, чем на полу. Прежде чем мама Элис включает свет, я успеваю спрятать письмо под подушку, чтобы она не заметила, что я сплю с ним в обнимку.

– Дезири, – говорит она.

Я киваю и жду продолжения.

– Возможно, я смогу добиться субсидии на липосакцию. Доктор Моралес сказал, что это необходимо.

– Липосакция? – я хватаю с прикроватного столика свои уродливые пластмассовые очки, чтобы лучше видеть маму Элис, и хмурюсь так, что прищемляю ими нос.

– Чтобы убрать горб, – отвечает она, дотрагиваясь до шеи, как будто у нее самой такой же горб. – Чтобы ты снова могла держаться прямо, как когда была маленькой.

Я тут же жалею, что надела очки, потому что замечаю, что мои пальцы измазаны чернилами от письма.

– Мама Элис, – говорю я, но с языка срывается совсем не тот вопрос, что я хотела задать. – Почему ты до сих пор меня не удочерила?

Она вздрагивает, словно я ткнула в нее вилкой.

– Потому что я думала… – она запинается, мотает головой и разводит руками.

Я киваю. Мне и так известен ответ. Потому что мои лекарства оплачивает государство. Потому что она думала, что я столько не проживу.

Мы все не должны были прожить так долго. Все инфицированные дети. Два года, может, пять. СПИД убивает детей быстро, потому что их иммунная система еще недоразвита. Но лекарства стали лучше, и мы стали жить дольше. Теперь мы можем жить хоть вечно… Почти вечно. Сорок лет, пятьдесят.

Я все равно умираю, только медленно. Если бы процесс шел быстрее, мне не о чем было бы беспокоиться. А так мне приходится раздумывать о том, как жить дальше и чем заниматься в будущем.

Я дотрагиваюсь пальцами до мягкого жирового купола на шее и жму на него, пока он не проминается. Мне кажется, что на нем должны оставаться вмятины от пальцев, как на пластилине, но когда я отнимаю руку, горб как ни в чем не бывало принимает прежнюю форму.

Мне не хочется идти в колледж лишь потому, что кто-то меня пожалел. Жалость мне не нужна.

На следующий день я иду поговорить с гарпией. Встаю рано, быстро умываюсь, натягиваю леггинсы, юбку, блузку и свитер. Сегодня после школы мне не нужно на работу, поэтому я оставляю униформу на вешалке за дверью.

Стоит мне выйти, как я слышу собачий лай. Громкий лай множества собак, доносящийся из переулка. И шипение. Так, словно самая большая и злая кошка, может шипеть только гарпия.

Кругом валяется мусор и хлам, но нет ничего, что можно использовать в драке. Я хватаю несколько кусков льда. Мои школьные ботинки скользят на заледеневшем асфальте, и я падаю. Леггинсы рвутся.