К сожалению, в его лапках не было достаточно силы, чтобы этот кубик крутить. Я показал ему, как это делается.
— Двадцать четыре поворота, — сказало оно, — есть интересный вариант в двадцать четыре поворота. Давай, ты поворачивай, а я буду подсказывать.
Я стал поворачивать, и после двадцати четырех поворотов кубик был собран.
— Научи меня читать, — попросило оно.
— Ты до сих пор не умеешь?
— Нет, я ведь не знаю кода.
Код я ему объяснил. Вначале оно читало медленно, повторяя вслух слоги, но это длилось всего несколько часов. Оно читало всю ночь, а к утру я нашел его спящим на моем столе, среди груды книг. Во сне оно вздрагивало и попискивало, дергало усиками и его глаза были приоткрыты. Ему что-то снилось. Последние семь лет мне снятся только схватки, преследования и кровь. Ни одной ночи без кошмаров, а днем постоянная перспектива сорваться. Постоянный танец на лезвии ножа. Мне абсолютно запрещено зло, даже самое малое, даже относительно невинное зло, может быть, я родился порочным, может быть, все люди таковы, может быть, зло насколько свойственно нам, что отказ от зла равносилен болезни? Я хочу зла, как утопающий хочет вдохнуть воздух или как умирающий в пустыне хочет глотнуть воды. Эти годы воздержания меня совершенно измучили — настолько, что мне даже не снятся красивые женщины, мне снится лишь зло, снятся кошмары. А что снится ему?
Проснувшись, оно погрызло печенье и попросило новых книг. Книги у меня лежат в кладовке, прямо кучками, все не хватает времени расставить их по полкам. Я вытащил их и разложил по полу. Но сейчас оно читало книги по-другому: оно тратило всего несколько секунд на страницу. После обеда оно пришло ко мне.
— Это безумно неудобно, — сказало оно. — Надо придумать что-нибудь побыстрее.
Тогда я дал ему толстенный двухтомник по Delphi и пустил за компьютер. К счастью, оно не могло само нажать включающую кнопку — не хватало силы, поэтому я надеялся как-то контролировать то, что может произойти. Хотя я начинал побаиваться.
Вначале оно пыталось работать на всей клавиатуре, копируя человека, но вскоре переопределило клавиши, написав какую-то программку. Сейчас оно работало только на маленьком квадрате справа, и ему не приходилось вставать и идти, чтобы перейти от буквы «Ф» к букве «X». Оно продолжало читать, но теперь страницы текста и рисунков летели так, что для меня сливались в сплошное мелькание.
Со временем мне стало казаться, что оно мною руководит. Я до сих пор не могу сказать точно, было ли это так на самом деле или просто казалось. Я стал вести себя не так, как раньше. Я делал те вещи, которые были не в моих привычках и которые совершенно не планировал и не собирался делать. Вечерами, засыпая, я пытался восстановить ход событий и иногда находил те цепочки, которые меня дергали и вели в нужном направлении. К сожалению, после случая с влюбленным Борей я как-то не понял, что те же методы, но усиленные и отточенные, могут быть использованы и по отношению ко мне.
Я подумал: меня никто ничего не заставляет делать, но все же, может быть, я раб, даже не знающий об этом наверняка. Разве могу я сейчас, например, просто встать, взять это животное и вышвырнуть его на улицу? И если это начало, если оно всего лишь малый детеныш, то что будет потом?
Я встал и вышел на кухню. Оно не спало и ждало меня там.
— Как дела? — спросил я.
— Ложись спать, — сказало оно, — и не волнуйся. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого.
И я послушно пошел спать. И я до сих пор не знаю, сделал ли я это по собственной воле.
И где-то вначале третьего месяца его жизни со мной у него прорезались зубки. До сих пор я кормил его в основном молоком с печеньем, и ему это нравилось. Иногда оно жевало свежую зеленую травку. Теперь его вкусы начали меняться: оно пробовало то одно, то другое, но не оставалось довольно ничем. Оно стало есть меньше и медленнее расти.
Сейчас оно было величиной с небольшую кошку, и по детской непропорциональности его сложения было заметно, что оно вырастет гораздо больше. Еще недавно оно играло и резвилось, в то время когда не сидело за компьютером или спало (а спало оно очень мало), теперь изменился и его характер: оно перестало потреблять информацию и почта не говорило со мной, а если говорило, закрывало при этом глаза или смотрело в пол. Я уже давно не видел его глаз.
Я стал очень уставать и вначале не понимал почему. По утрам я вставал поздно и чувствовал себя разбитым. В течение дня это чувство только усиливалось. Вечером я падал и проваливался в сон. Эта необычная осталось сопровождалась столь же сильным безразличием, почти параличом воли: я настолько утратил инициативу, что даже не попытался выяснить у него, в чем дело. А что дело было в нем, я не сомневался. Просто мне было все равно. Я не хотел двигаться, говорить, ни к чему не стремился. Со мной можно было делать все, что угодно. И однажды оно сказало:
— Мне нужен контакт.
— С кем? — вяло спросил я.
— Ты мне поможешь.
Я согласился. Я бы согласился на любое его предложение.