— Контрабас… — сказал я и медленно сполз на землю. Я был ласточкой и быстро-быстро скользил над землей по голубому небу. Нет, это было не небо; кто-то тащил меня за ноги. Только вот есть ли ноги у ласточек? Я видел над собой лицо Контрабаса, но все еще оставался ласточкой. Видимо я заснул, а потом лишь почувствовал, что прихожу в себя.
— Черт подери, Дирижер! Ну ты и храпел, будто Тромбон после страшного перепоя, — сказал Контрабас.
Я лежал в какой-то подворотне, а этот долбаный Ромео стоял возле меня на коленях, и на его лице были написаны радость и облегчение.
— Вот это номер, — сказал я, еле двигая языком.
— Я уже пятнадцать минут пробую тебя добудиться.
Я с трудом уселся, в голове была сплошная каша.
— Слушай, Контрабас, — заговорил я. — Я заснул. Ты хоть понимаешь, что это значит?
Он глуповато пялился на меня глуповато, на его лице не отражалось ни единой мыслишки.
— Контрабас, тут кто-то выебывается.
Я с трудом поднялся с тротуара, грязный и опять же злой как тысяча чертей. Только теперь повод был совершенно другой. Меня сделали дураком.
Мне хотелось рвать и метать, только вместо этого я как болван стоял посреди улицы. Но я уже мог размышлять, и этот процесс шел все живее.
Весенний Розмарин, закостеневший пердун, игрался со своими собаками возле развалин того, что он называл своим домом. Псы были ужасно ленивые и дурнее всего, что может передвигаться, но у старика была к ним слабость, именно с ними он привык терять остатки своего времени.
— Вот видишь, Дирижер, сколько лет человек пахал, пахал, а теперь, пожалуйста, не имею ни шиша, — сказал он. — Когда-то, да-а, когда-то и я пожил. Но ты же знаешь, война дала, война и забрала, разве не так?
В свое время он занимался наркотиками. Был он в почете, пока у него не поехала крыша. Купил как-то раз не то, что надо, потерял репутацию, и конкуренты мигом выставили его с рынка. Короче, не повезло. Теперь вот он игрался с собаками.
Мы зашли в его хибару и там, среди старых одеял, матрасов, разбросанных консервных банок, одежек, обуви, какой-то другой рухляди, еле нашли местечко, чтобы присесть.
— Ходят слухи, что ты сейчас работаешь на Маленького Принца, — сказал он.
Собаки зашли за нами и легли возле своего хозяина.
— Так ты еще неплохо стоишь, — заметил я. — Еще имеешь ходы-выходы.
— Имею, имею. Ходы, выходы, информацию, иногда и пригодиться могу. Кому-нибудь такому, как ты. Если, конечно, у тебя есть чем заплатить.
— Есть, — коротко сказал я.
На этом долбаном свете платить нужно было за все. На шару ничего не давалось. Ай, Контрабас, Контрабас, счастливчик хренов…
— Что тебя связывает со скрипачом? — спросил я.
По лицу Весеннего Розмарина пробежала тень.
— Да, я знаю, что ты меня там видел, — согласился он. — Но ты же знаешь и то, что я завязал. Со всем на свете. Не вступаю ни в какое дело. Разглядываюсь повсюду, но ни во что не влезаю. И продаю лишь то, что знаю. А знаю я много чего, и это самое лучшее.
Я кивнул. Пусть даже я и видал его два дня назад в «Голубом Щите», все равно не думал, чтобы он был замешан в это дело. Когда-то, любое место, где он выставлял свою рожу, начинало вонять. Теперь все поменялось. Он сам уже ничего не организовывал. Ему хватало того, что мог следить, наблюдать. Он появлялся там, где что-то происходило, заглядывал в разные укромные местечки, и что самое удивительное, умел на этом заработать. Нюх у него был отменный.
— Этот чувак блефует, — сказал я. — Притворяется, что колдует, только все это химия. Никакая не магия, а просто химия.
Весенний Розмарин усмехнулся.
— Ты так считаешь?
— Ну, точно не знаю, но это должно быть какая-то отрава. Может наркотик? Что-то усыпляющее. Вчера у меня было что-то подобное в выпивке. Вот только с этим что-то не вяжется. Там не все пьют, во всяком случае, не одно и то же и не в одно и то же время. А когда скрипач начинает играть — кондрашка хватает всех одновременно. Даже не знаю, замешан ли в это дело бармен. Но все равно, никак не догоню, как оно все там происходит.
Старик покачал головой и наморщил брови.
— Двадцать лимонов, двадцать лимонов, и я выкладываю тебе все как на духу.
Вот тут он уже пересолил.
— Я только хочу знать, что это за средство.
— Это все сложно, немного, конечно, но на двадцать лимонов хватит.
Только я все еще не был уверен, стоит ли таких бабок то, что расскажет мне Розмарин.
— И это все закончит раз и на всегда, Дирижер, — сказал он. — Я тоже не верю в чудеса. Один раз я позволил себя наебать, только это уже не повторится. Я умею глядеть. Хорошо умею. Когда я выложу тебе все, что видел тогда в заведении, а тогда видел много интересного, ты просто пойдешь туда и прикончишь кого следует.
— Даже если этот тип пуленепробиваемый?
— Ой, Дирижер, не строй из себя такого наивняка!
Я сдался. Что ж, такие времена. Принц за убийство платил мне сто пятьдесят лимонов, за информацию мне приходилось выложить двадцать. Человеческая жизнь совершенно потеряла свою ценность. Плохую профессию я выбрал. Нужно было становиться шпиком.
— Послушай, деньги получишь, когда Принц заплатит мне.