Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2 (ЛП)

Больше мне и раздумывать не надо было. Я подскочил к распятию, и был настолько возбужден всем происходящим, что достал его, и не подставляя табурета! Я начал кружить возле спокойно сидящего дьявола, крестить его быстро, выкрикивая при том: "_Apage satanas!", только никакого впечатления на ван Лийнена это не произвело, так что я и сам уже жалеть стал, что нет у меня под рукою святой воды. В конце концов, когда я сильно устал от сих прыжков и криков и зело запыхался, рекомый дьявол вырвал распятие у меня из рук и приложил им мне по лбу, чтобы привести меня в себя. Я упал на стул, "ван Лийнен" повесил распятие на место, и было видно, что это никакой не сатана, и вернулся ко мне. Он попросил, чтобы я его спокойно выслушал. Сейчас в нем два человека - душа настоящего ван Лийнена, выпивохи и аптекарского мастера, которая сейчас спит, и вторая - дух моего собеседника. Так вот, этот отдаленный "ван Лийнен", который сам, телом своим, в наше позднее средневековье (так он и сказал!) вступить не может, определенным образом передал истинному ван Лийнену средство, которое тот (то есть, сам он) имеет при себе. Это не микстура, но пилюля, которую сам он назвал лесде

. Она же душу мою высвободит и позволит ей видеть то, что ни один еще живописец в мое время знать не сможет. Тогда я, перепуганный совершенно, ибо не верил ему нисколечко, но в то же время и верил, что если он имеет в виду пресловутую "ведьминскую мазь", которая пользующегося ею в конце концов приводит к безумию, то я его и знать не хочу! При этом стучал я зубами и только о том мечтал, чтобы все это побыстрее закончилось. Пускай уже забирает мою душу, лишь бы побыстрее! Я дрожал всем телом, а "ван Лийнен", видя это, что-то бубнил про себя, вжимая голову в ворот своего плаща, а оттуда, Богом клянусь, что сам слышал, какой-то меньший бес ему отвечал! Мой дьявол выслушал его внимательно, хотя и без всяческого уважения, после чего схватил горшок с водой, которую я держал для растирки красок, подал мне на ладони беленький кружок и приказал проглотить и запить водою то, что называл

спирином

.

И в таком я находился состоянии, что было мне все равно, проглотил, что мне приказали, а было оно по вкусу хуже всяческих медикаментов, толченых в ступках всех аптекарей света. После чего сел он подле меня и подождал какое-то время, пока дрожь моя и стук зубовный не прошли. После этого он закончил беседу. Ван Лийнен вынул упомянутые пилюли и объяснил, каким образом ими пользоваться. Одна только вещь не давала мне покоя - а именно то, что ничего он не требует взамен. Не мог я представить никого - то ли дьявола, то ли человека - который бы мне вековечную славу запросто пожелал в дар преподнести! Я упомянул об этом. "Ван Лийнен" поначалу выкручиваться начал, что сам он изобрел это вот лесде, в качестве алхимика пришел к нему путем множества проб, и что средство сие великолепно по эффектам своим, а само оно дешево и безвредно, вот и захотелось ему испробовать его на знаменитом художнике, но увидав, что даже лестью грубой меня не проймешь, признался наконец, что в "своей далекой стране" он занимается собиранием картин (при этом называя себя "маршаном") и надеется дешево заполучить мои работы, которые в его времена достигнут (в этом он уверен!) совершенно астрономических цен. Он мои картины ему известными способами получит дешевле, потому что "раньше", так рано, что его соперники ничего про них и про меня самого не будут знать.

Наконец-то ушел проклятый ван Лийнен, а я остался в мастерской своей до утра, едва-едва в чувствах и сознании пребывая. Супруга моя, Алейт, не беспокоилась моим отсутствием, так как уже не раз случалось мне оставаться там на ночь и зарисовывать новые свои идеи. Пилюли "ван Лийнена" я спрятал подальше, не имея смелости воспользоваться ими, и решив вообще не принимать их в ближайшее время, тем более, что в последующие годы работы мои были совершенно иными, чем сам я намечал. Не могу сказать, чтобы время от времени во мне не пробуждалось желание воспользоваться лесде, но я быстренько подавлял его в себе, чаще всего, опасаясь последствий. В эти годы, то есть, от Рождества Христова 1491 и 92-ом я со всем тщанием работал над картиной, которая должна была повиснуть в доме нашего Братства Наисвятейшей Девы Марии, и содержащей имена всех живых и покойных собратьев. Труд сей был весьма огромен, и братство заплатило мне соответственно моему усердию и старанию. Узнал я, что некий Христофор Колумб, еврей из Генуи, открыл новый путь в Индию, плывя все время на запад, после чего вернулся с множеством товаров и смуглокожими людьми. С востока же пришло вот какое известие: Максимилиан I сделался императором Священной Римской Империи Немецкого Народа, и вместе с собратьями мы размышляли над тем, какое значение имеет это для несчастных Нидерландов. То, что лучше не будет, в этом никаких сомнений не было.