Фантазеры

Все очень просто: ночь, полнолуние, и два человека возвращаются домой.

Это был ее дом, их дом. С трубой, как полагается хорошему дому, с узенькой цепочкой следов, тянущихся от калитки мимо длинного ряда сосен. Настоящий дом, не похожий на тот, в котором они прописаны, куда возвращаются обычно вечерами. Это был по-настоящему их настоящий дом.

Здесь большущая веранда; узкая лестница, изогнутая винтом, ведет на второй этаж. Вторая веранда, дверь, обитая серым войлоком, перекрещенная двумя синими ремнями. И за этой дверью — небольшая комната с печкой, со светящейся панелью коротковолнового передатчика, потом большая комната.

* * *

В первый раз он был здесь почти четыре года назад. Тогда усталая Анка показала Кириллу на кресло, а сама устроилась напротив. Кирилл сел, осмотрелся вокруг. За окном, покачиваясь на кончике ветки, сидела белка и, казалось ему, насмешливо смотрела на Кирилла и спрашивала:

— А что, собственно говоря, тебе здесь надо?

Действительно, что?

Угол комнаты, обклеенный открытками со всех концов Союза и даже из далеких стран. Разные люди, пусть по радио, но раньше Кирилла познакомились с Анкой. И Кирилл чувствовал себя все более неуверенно с этой новой, значительной Анкой.

Правда, он и раньше слышал, что Анка чуть ли не с первого класса стала яростным радиолюбителем. На школьной линейке Анке вручали какую-то грамоту. Кирилл рассказал об этом дома, мать бросила иронично: «Эфирное создание в эфире». Ирония матери и торжественность линейки в сознании Кирилла, вступив в сложную реакцию, надолго породили равнодушие к радиолюбительству и к самой Анке.

— Анка, а почему ты занялась передатчиками? — спросил тогда Кирилл, чувствуя, что ему очень важно это знать.

— Сначала я хотела с мамой каждый день разговаривать, она на Дальнем Востоке живет. Только мама не знает морзянки. А потом понравилось со всем миром говорить. На даче хорошо работать, не то что в Москве, там сплошные помехи.

«Занятная девчонка», — подумал Кирилл и начисто забыл ироничное замечание матери.

А еще вчера он вообще не знал Анку, вернее, знал, как знают девчонок, живущих с тобой в подъезде старого, густо населенного семиэтажного дома. Знал, как знают девчонок, которые учатся с тобой в одной школе, где-то там в младших классах, и ты небрежно киваешь им на перемене — здравствуй, мол, коль попалась на глаза. Впрочем, за небрежным «здравствуй» Кирилл прятал внутреннюю робость. Так было четыре года назад, когда он еще был здесь чужим.

* * *

А сейчас они придут сюда к еще теплой печке. Кирилл привычно найдет в темноте спички, зажжет свечу и на еще не остывшие угли бросит упругую бересту. А потом они будут сидеть на широком пружинном матрасе, укрытые старым пледом, и Кирилл согреет под тельняшкой холодные Анкины руки.

Хорошо, что погас свет и они опоздали на электричку. Мама ведь тоже должна понимать…

Как жаль, что она сразу невзлюбила Анку. Может быть, так получилось из-за велосипеда? Но это было так давно, хотя и кажется, что совсем недавно. А на самом деле прошло уже почти четыре года.

* * *

Стояла ранняя весна, асфальт только что просох от последнего стаявшего снега, когда Кирилл гордо вывел во двор свой первый велосипед.

Машина была готова к движению, об этом напоминал низко опущенный руль с ручным тормозом и набор шестеренок на заднем колесе. Ездить на велосипеде Кирилл не умел. Раньше мама боялась, что Кирилл разобьется, а теперь решила, что он уже взрослый, и подарила гоночную машину.

Кирилл оглянулся, одной рукой сжал руль, а другой вцепился в шершавую стену и медленно сказал про себя: «Раз, два, три».

— Кирюха, у тебя отличный велик, дай покататься, — раздался голос Пашки.

— Бери! — Кирилл даже обрадовался, что его первая попытка откладывается.

Пашка крутил по двору замысловатые восьмерки и дуги, и ребята, собравшись у подъезда, смотрели восхищенно. Потом они захотели повторить то, что делал Пашка. Кирилл стоял в стороне и ждал, когда все накатаются вдоволь. Надо было уже идти готовить уроки, но неудобно сказать: «Ребята, мне пора».

Иногда ему предлагали: «Может, прокатишься?», но он отвечал независимо: «Успею». И снова крутились педали, и спицы сливались в сплошной круг.

И геометрия, и стихотворное сочинение, нарушившее покой Клавдии Петровны, отодвигались назад. И снова доносилось:

— И я могу без рук!

— А вот так можешь?

И вдруг все кончилось. Белобрысый Жора, самый длинный и самый глупый парень в их дворе, сидел на асфальте, вытянув ноги в полосатых модных штанах с какими-то бубенчиками у пояса. А велосипед лежал в стороне, беспомощно поблескивая никелем.

— Синяк и шишка, и штаны вдребезги, — сказал задумчиво Жора.

— У переднего колеса восьмерка что надо, крыло смято, — констатировал Пашка. — Вези-ка ты, Кирюха, свои колеса домой, пока их совсем не доломали.

Кирилл молча поднял велосипед и, морщась от болезненного позвякивания машины, вошел в подъезд. Навстречу спускалась Анка с четвертого этажа, из седьмого класса «Б».

Дома он поставил велосипед, возле вешалки так, чтобы переднее колесо было прикрыто бумажными мешками, в которых хранились зимние пальто.