— Мы ведь друзья! — заверил меня Ашот. — А для друга я все сдэлаю! Гдэ этот бизнез-шмизнес? Нэт, нэ надо ничего говорить, со мной поедешь, сама все покажешь! Вован, подгоняй «бэху»!
Один из его подручных по-прежнему молча удалился и через минуту подъехал к нам на черной «БМВ» с тонированными стеклами. Второй мордоворот уселся рядом с водителем, мы с Ашотом расположились на заднем сиденье.
— Ашотик, — обратилась я к коротышке, как только машина тронулась, — а что, парни твои — они глухонемые? Что они все время молчат?
— Зачэм глухой-немой? — обиделся Ашот. — Они робкий очэнь, очэнь стэснительный! Когда нэ знаешь, что говорить — лучше молчать, вэрно? Вот они и молчат, а я за них говорю! Потому я старший, потому я бригадир! Понятно?
Десять минут спустя наша машина остановилась перед «Кавалергардом». Ашот выглянул в окно машины, поманил охранника стоянки. Тот поспешно приблизился, подобострастно склонился к открытому окошку.
— Послушай, дорогой, ты знаешь Васильича?
— Как же, конечно, знаю! — отчеканил охранник.
— Сходи к нему, дорогой, скажи — друг его ждет на стоянке, поговорить хочэт! — В дополнение к словам Ашот сунул в руку охраннику сторублевку.
Тот скрылся в дверях бизнес-центра.
Минуту спустя на пороге появилась тощая фигура Васильича.
— Этот? — уточнил Ашот, повернувшись ко мне.
— Этот! — подтвердила я.
Ашот снова выглянул в окно и помахал доблестному охраннику рукой.
Тот неторопливо приблизился к «БМВ» и осведомился:
— Ты, что ли, поговорить хотел? А на какую, к примеру, тему?
— Садись, дорогой! — Ашот гостеприимно распахнул дверцу машины. — Садись, в ногах правды нэт!
— Чего это я к тебе сяду? — подозрительно проговорил Васильич и попытался заглянуть в салон «бэхи».
— Сядешь, дорогой, сядешь! — И Ашот помахал в воздухе сложенной вдвое зеленой купюрой.
— Может, и сяду, — пробормотал Васильич. — Отчего не сесть к хорошему человеку…
Он умостился рядом с Ашотом на заднее сиденье, повернулся к нему… и только тогда заметил меня.
Васильич попробовал выскочить из машины, но Ашот уже захлопнул дверцу и заблокировал замок.
— Это что такое, — забормотал отставник. — Я ничего не знаю! Меня ваши дела не касаются! Выпустите меня сей же час обратно, мне на работу надо!
— Выпустим, дорогой, непремэнно выпустим! — пообещал Ашот, но тут же повернулся к водителю: — Поезжай, Вован, поезжай отсюда!
Машина сорвалась с места и через несколько минут выехала на безлюдную набережную реки Смоленки.
Там «бэха» затормозила, Ашот повернулся к Васильичу и проговорил:
— Нэхорошо, дорогой! Нэхорошо!
— Чего нехорошо? Чего ваще тебе от меня надо? — заныл отставник. — Я человек бедный, маленький, с меня взять нечего… ты меня, наверное, с кем-то перепутал…
— Ни с кем я тебя нэ пэрепутал! — Ашот выпучил глаза. — Ты нэхорошим лудям звонил? Ты им дэвушка сдавал? Дэвушка — подруга моя! Нэхорошо! А еще старый человэк!
— Я ничего не знаю! — жалобно бормотал Васильич. — Даже не понимаю, про что такое ты говоришь!
— Жалко! — вздохнул Ашот и замолчал.
— Чего тебе жалко? — подозрительно проговорил Васильич, когда молчание затянулось.
— Дэтей твоих жалко! — отозвался Антон. — У тебя дэти есть?
— Есть, дочка! — оживился отставник.
— Вот ее жалко… — И Ашот выразительно закатил глаза. — Плакать будэт…
— Отчего это моя дочка плакать будэт? — От волнения Васильич тоже заговорил с кавказским акцентом.
— Когда тэбя в речка найдут, дочка плакать будэт! — пояснил Ашот и со значением посмотрел в сторону реки.
— Не надо в речку! — забеспокоился Васильич. — Зачем в речку? Я же не знал, что она — твоя подруга!
— Тэперь знаешь, — печально проговорил Ашот.
— Ну, велели они мне позвонить, ежели кто про этот «Посейдон» спрашивать будет… — начал колоться бравый отставник.
— Кто — они? — спросила я, перегнувшись через Ашота.
— Ты слышал, что дэвушка спросила? — На этот раз голос Ашота прозвучал строго.
— А я знаю? — пригорюнился Васильич. — Подошли, сказали — позвони, мол, Васильич…
— Позвони? — переспросила я, почувствовав покалывание в кончиках пальцев, которое сигнализировало мне, что я иду по верному следу. — А по какому телефону?
— Ась? — Васильич приложил руку к уху, изображая внезапный приступ глухоты.
— Жалко дочку… — вздохнул Ашот, потирая руки. — Тебя — нэт, тебя — нэ жалко, ты сам виноват. Старый челавэк, а ума нэт! За свою глупость заплатишь…
— Так тебе, дочка, телефон ихний нужен? — засуетился испуганный Васильич. — Это можно, это я тебе посодействую. Только он у меня, телефон этот, на рабочем месте остался. В ящике, это, стола… Поехали, ребятки, обратно, там я вам этот телефончик дам… сей же час дам, вот самое честное слово!
— Нэхорошо! — Ашот выпучил темные глаза. — Ты меня что, за лоха дэржишь, да? Хитрый, да? Я тебя на работа отвэзу — и все, поминай тебя, как звали! Нэт, плевал я на тот тэлефон, пускай я ничего нэ узнаю, а только тебя в речка положу! Давай, Колян!
Бандюган, сидевший рядом с водителем, молча повернулся и протянул к Васильичу огромные лапы.
— Не надо! Не надо в речку! — залепетал отставник. — Кажись, тут он у меня, тот телефончик…