Фантом Я

И только Козьмина, отвергающая меня, как отвергали все, сказала как-то, когда мы попали с ней в одну «вторую английскую» группу: «Он сильный, он сильнее нас всех. Мы пешки в его игре. Он нас изучает, как инопланетчик: как низко мы можем пасть от его позволения над собой измываться. Осторожно с ним. Он подведет нас к краю пропасти греха и безжалостно столкнет вниз. Он будет чистеньким, божья жертва, а нам расхлебывать. Это страшный человек. Берегитесь его».

Я любил презревшую меня Козьмину. И прозвище у нее было «гениальная Козьмин». Потому что она всегда все знала по программе.

Теперь я в Нью-Йорке. Эмигрант из России в пуэрториканском гетто.

Я – трус. Я всегда чего-нибудь боюсь. Например, я трушу перед соседями. Меня, как всегда, не любят. Я, как всегда, аутсайдер. Моя громкоголосая пуэрториканская округа нижнего Ист-сайда, где я живу уже больше двадцати лет, терпеть меня не может.

Мне негде покурить. Я не курю в своей квартирке, на пятом этаже хаузинга, – не выветривается, а свой собственный дым я не выношу. Дышать нечем.

Они помнят те времена, когда я, только что получив эту квартирку в Нью-Йорке, в отчаянии от одиночества и обиды на человечество за свою изолированность, путешествовал по барам, возвращался домой с кровавым носом, даже и не помня лиц тех, кто это со мной сотворил и почему. Или я пытался что-то сотворить с кем-то? А иногда не добирался до дому, а падал на асфальт в забытьи. Я сворачивался калачиком где меня заставало, забаррикадировавшись от мира своим опьянением, и мир отступал от меня на почтительное расстояние, уважая мое желание побыть одному в созданном мной уединении во чреве шумного Нью-Йорка. Я был электрическим проводом, с шумящим сердцем и громким пульсом, и алкоголь – моей изоляцией.

Устроившись на асфальте, я был на необитаемом острове, а толпа, собиравшаяся вокруг меня, разговаривающая между собой, предполагающая что со мной делать, была так далеко, как на другой планете. Я полностью отсутствовал, соображая, что я у всех на виду.

Я приходил в себя в больницах, спрашивая у врачей с кровати в отделении скорой помощи, как я там оказался. Они отвечали коротко, без недоумения, как профессионалы больному, которых интересует только мое выскакивающее из груди сердце: «Вас нашли на улице», или: «в церкви». (Как меня туда занесло? Страх умереть без покаяния в последнюю минуту перед обмороком?) И еще: «Вы должны бросить алкоголь. Сердце не выдержит». И еще что-то в этом роде.

Я вставал с кровати, несмотря на их советы остаться, и упрямо пробирался к дому. Без денег, пешком, среди ночи, не ведая в каком районе нахожусь и где он может быть, мой дом. Расспрашивая бамов, ибо кто еще ночью на улицах.

Так я заработал репутацию бама у соседей. Одни сторонились, другие кричали что-то в спину. И из-за этих выкриков я стесняюсь выйти из дома покурить.

Бездельничать вообще-то утомительно.

Пока я лежу на диване, а ля Олеша, в поисках метафоры или сюжета, у меня, представьте себе, напряжен лоб. В моей расслабленной неподвижности изощряется мозг (щелкает, как в тиши компьютер, ищет-ищет-ищет, из множества одну единственно верную). Вот появилась идея. Точка. Она обозревает мой разум, как самолет над тайгой, и вынимает из него соответствие слов. Складывается фраза (иногда в тумане моей неуверенности, или вдруг точно в цель. Тогда – счастливый день. Уф).

Цена метафоры? Метафора – это озарение. Цены ей нет. Приходит она внезапно как молния в мозгу. И оставляет тебя пустым и счастливым.

Я в заточении у свободы фантазировать. Моя одиночка-квартирка переполнена вымышленными героями, которые никогда не существовали. Я леплю их в ладонях. Я дарю им жизнь и выпускаю на свободу бродить невидимками по незрячему миру, как мысле-формы. Они – моя большая семья, частички меня – их создателя. Мы едины, как человек един с Богом. Со временем я про них забываю, увлеченный своими новыми детьми-идеями. Изредка один из них постучит в окошко – наверно, заблудился, бедолага.

Неточность метафоры – это незаконченный акт сочинения. Оставляет мыльный привкус во рту и неудовлетворенность голодавшего нещедрым худым обедом. Я брожу по квартире и сталкиваюсь с собственными метафорами. Некоторые заставляют меня чувствовать себя счастливо, другие – настоящий абортарий – не созрели и были брошены. При столкновении с ними я вздрагиваю. Метафора должна быть как стрела из лука – точно в середину. Благословен будь Олеша. Точная метафора будит воображение, которое создает картинку, которую не забыть. «На зеленом поле свежими ранами алели маки», – это на века, а ведь не помню кто сказал. (Какой-то турецкий романист, «Чалыкушу»?)

Это интересно. Вырабатывается чувство нормы в курении и питии.

После моего визита к Юлии (три недели назад), я не выпил ни грамма и курил от двух до четырех сигарет в день – минимум и максимум. Две недели из этих я болел. Неделю как в себе, и забываю как было плохо. Наконец сегодня стало даже скучно, невмоготу, от хорошего и скучного состояния.