Василий Сигарев

Фантомные боли

Пьеса в одном действии

Действующие лица

ДМИТРИЙ 25 лет

ГЛЕБ 25 лет

ОЛЬГА

Есть на свете такое трамвайное депо, «Северное» называется. Сюда целый день то и дело вползают трамваи с татуировками на бортах. Медленно делают круг по кольцу и застывают перед выездом. Вагоновожатая открывает наполовину переднюю дверь, выходит и забегает на несколько секунд к диспетчеру. Потом снова занимает свое место, и трамвай едет дальше. По своему маршруту, по своему пути, по своим рельсам. Следом приходит другой трамвай и все повторяется. И т. д., и т. д., и т. д… Рутина, в общем.

Есть в этом депо и свое кладбище. Туда свозят мертвые вагоны, с которых потом снимают более-менее годные детали. Будто б органы для трансплантации. А то, что не представляет интереса для трамвайщиков, медленно разлагается от дождя и времени. Гниет, ржавеет, ветшает, рушится. И т. д, и т. д., и т. д… Рутина, в общем.

Есть на этом кладбище один вагончик, переделанный в жилое помещение. Здесь несут свою вахту сторожа, призванные администрацией парка стеречь мертвые трамваи от различного рода охотников за цветными металлами. Зарплата у сторожей небольшая, но график удобный — сутки через двое.

В вагончике не очень чисто, но грязь здесь какая-то особая. Священная. Точно — не будь ее, не было бы ни вагончика этого, ни кладбища, ни депо трамвайного, ни всего света. Кроме грязи здесь диван, панцирная кровать без матраца, стол, ТЭНа, которую не выключают ни зимой, ни летом, и шкаф без створок, разделяющий вагончик на две части. Стол стоит на кирпичах, и заметно, что дышит на ладан. За столом парень. Это Дмитрий. Он сидит на табуретке топорной работы и смотрит на человека, вошедшего в вагончик. Это Глеб. У Глеба с собой рюкзак, который он держит в руке.

ГЛЕБ. О-ба! Ты че, новенький, что ли?

ДМИТРИЙ. Ну.

ГЛЕБ. Первый раз?

ДМИТРИЙ. Ну.

ГЛЕБ. А я старенький. Завтра моя смена, по идее. Но я вообще тут каждую ночь почти, проводки с вагонов снимаю.

ДМИТРИЙ. Ясно.

ГЛЕБ.

Ну а че делать-то? Зарплата-то — во, а жить-то на че-то надо. И пить. Будешь, кстати? (достает из рюкзака бутылку без этикетки, подходит к столу.) Будешь?

ДМИТРИЙ. Мне завтра в институт, вообще-то…

ГЛЕБ. Да ладно тебе. Че тут пить-то? (ставит бутылку на стол, берет стаканы, заглядывает в них.) Чай, что ли, был?

ДМИТРИЙ. Ну.

ГЛЕБ. Туда его. (выливает остатки чая прямо на пол). А я иду, главное, — свет горит. Тут по идее никого не должно сегодня быть. Целый год уже эта смена пустая. А тут свет вдруг. Ну я-то не знал, что тебя взяли. Тебя, кстати, как зовут-то?

ДМИТРИЙ. Дима.

ГЛЕБ. А меня Глеб. Ну вот значит, вижу свет. Че делать? Подумал, может, дед забыл выключить. Деда-то видел уже?

ДМИТРИЙ. Угу.

ГЛЕБ. (откупорил зубами бутылку, налил). Сука такая, вообще. Прикидывай, вот я не дождусь его — смену сдавать, уйду пораньше, так он к начальнику бежит стучать. А сам, прикидай, че творит. Нажрется тут, спать ляжет и на диван надудонит. Весь, сучара, проссал. Да еще в свою смену мне работать не дает. Я ему, правда, один раз по тыкве давал. Пили как-то вместе, нормально все. А он нажрался и давай мне про войну стегать. Тычет своей культей, главное, в рожу. Мне! «Ты не знаешь че такое фантомные боли», кричит. А мне вот не по хрен, какие у него там боли. Ну я ему и хлопнул пару раз. Зуб последний вынес (смеется). Ну давай… (выпил, запил из чайника).

Дмитрий держит стакан, глядит в него.

Че ты ее греешь-то?

ДМИТРИЙ. Мне в институт завтра…

ГЛЕБ. Да перестань. Я че один буду? Давай, давай.

ДМИТРИЙ. Там плавает что-то.

ГЛЕБ.

Вот тебе не все равно. Пей давай.

Дмитрий пьет, морщится. Достает из пакета полбулки хлеба, отрывает кусок. Ест.

ГЛЕБ. Во! Хлебушек. (тоже отламывает кусок).

Пауза. Жуют.

Ну, между первой и второй — перерывчик небольшой (наливает). А ты че в институте, говоришь, учишься?

ДМИТРИЙ. Ну.

ГЛЕБ. И на кого? Не на гинеколога, случайно? (смеется).

ДМИТРИЙ. В архитектурном я…