Фантомный бес

— Слушай, Павел, скажи Исааку, чтобы он немного урезонил своего братца.

— Ну-ну, — мрачно отозвался Судоплатов.

Абрам Кикоин, брат Исаака и тоже физик, позволял себе лишнее. Он открыто критиковал советский режим и бранил самого Сталина, прилюдно говоря о нищете населения, об очередях за хлебом, о презрении властей к людям и о тоннах лжи по радио и в газетах. Делал это он смело и страстно. В подобные моменты окружающие испуганно его сторонились, и частенько он выстреливал свои речи в вакуум, но все же…

— Но также заверь его, — добавил Берия, — что брата его мы не станем трогать ни в каком случае. Волосок не упадет…

— А почему вы не скажете это ему сами?

— Мне как-то неудобно.

— У вас с Кикоиным, насколько я заметил, почти дружеские отношения. Вы его явно выделяете из остальных.

— Исаак весел, ценит юмор. И дико работоспособен. Я его почти люблю.

— Ну, так и скажите ему.

— Вот, наверно, поэтому и не хочу сам поднимать эту деликатную тему. А ты ему можешь об этом промолвить словно бы мимоходом. Он умный, поймет.

Исаак Кикоин, сорокалетний экспериментатор, открывший немало серьезных эффектов в области ферромагнетизма и пьезоэлектричества, в скором будущем академик, возглавлял в атомном проекте один из важнейших участков — разделение изотопов. Заменить его было некем. Во всем мире в этом тонком процессе разбирались всего два-три человека. Впрочем, Берия и не хотел его менять. Да и Фукса из Америки не выпишешь. Проект придется притормозить, а Сталин поставил жесткие сроки. Нарушить их было нельзя. В пылу злого откровения вождь сказал Берии, которому доверил весь атомный проект: «Не сделают эти твои ученые бомбу, перестреляю всех к чертовой матери». Берия не без основания полагал, что в этот «чертов» список, скорее всего, попадет и он сам. Вождь был крут и людей щадить не привык. Более того, он любил время от времени их менять. А Берия чутьем понимал, что уже намозолил хозяину глаза. Хозяину, который заметно сбрендил и нередко впадает то в абсурдную подозрительность, то в тихое бешенство. Как бы не сыграть до срока судьбу Ягоды и Ежова. Вот почему бомба, помимо всего прочего, стала не просто делом, но и условием его, Лаврентия Берии, выживания. При этом обстановка в Арзамасе-16 ему нравилась. Надежда на успех была реальной. Все работали увлеченно и слаженно. Юлий Харитон, главный конструктор, с поразительной глубиной и точностью разбирался во всех аспектах этого весьма масштабного дела — от общих принципов цепной реакции до формы последней заклепки в хвосте «изделия». Яков Зельдович, математик от Бога, придумывал взрывные схемы одна лучше другой. Исаак Кикоин умело извлекал из радиоактивной руды драгоценные крохи урана-235. Эта троица была главным движителем проекта. Но и остальные не шибко отставали. Коллектив подобрался славный. Отличный климат в нем создал формальный научный глава проекта Игорь Курчатов, готовый наравне с Берией держать ответ перед правительством, читай, перед Сталиным. При этом, несмотря на мучительные размышления о жизни страны, о реальных бедах полуголодных людей, живущих за пределами их закрытого и хорошо снабжаемого городка, все сотрудники были уверенны, что трудятся для защиты великого дела социализма.

Важнейшим подспорьем оказались тайно доставленные из Америки материалы, досконально описывающие процесс создания первой в мире атомной бомбы. Отечественные ученые были толковыми, они бы сделали бомбу и сами — лет за шесть или семь. Но такого времени — как думалось вождям — у страны нет. Поэтому было принято решение полностью повторить американское изделие. И работа закипела.

По воскресеньям Берия устраивал для ведущих физиков обед. Проходили обеды весело, пили вино, много шутили, много смеялись. Однажды Кикоин встал, поднял бокал:

— У Бора как-то спросили, как он относится к теории сотворения Вселенной из Ничего. «Что ж, — отвечал Бор, — евреи в это верят. А вот мудрецы Индии полагают, что Ничто как было ничем, так ничем и осталось». Но нам с вами, друзья, — широко улыбнулся Кикоин, — по сему поводу переживать не приходится. Мы с вами ведь существуем? И, кажется, неплохо.

Раздался взрыв хохота. Бокалы зазвенели.

Глава НКВД-МГБ раньше не подозревал, насколько физики остроумный народ. Кикоин был мастером коротких, парадоксальных анекдотов. Зельдович сорил веселыми эпиграммами. Щелкин потешно пересказывал деревенские байки. А когда бородатый Курчатов доставал откуда-то котелок и начинал петь и танцевать, как Чарли Чаплин, все хватались за животы. Берия по части шуток старался не отставать, но изредка, незаметно для других, на долю секунды мрачнел («Не сделают, перестреляю всех к чертовой матери» — этих слов он не забывал). Так что веселье весельем, а дело сделать надо.