Фараон

– Твоя память – как гранит, на котором пишут историю, а твоя мудрость – как Нил, который все заливает и оплодотворяет, – сказал министр. – К тому же боги одарили тебя величайшей из всех добродетелей – разумным смирением…

Писец ничего не ответил.

– Ты правильнее, чем кто-либо другой, можешь оценить ум и поступки наследника престола, да живет он вечно!

Министр помолчал с минуту. Так много говорить было не в его привычках.

– Итак, скажи мне, Пентуэр, и запиши: подобает ли, чтобы наследник престола высказывал перед армией собственную волю?… Так может поступать только фараон, или изменник, или… легкомысленный юнец, который с одинаковой легкостью совершает славные подвиги и бросает безбожные слова.

Солнце зашло, и скоро надвинулась звездная ночь. Над бесчисленными каналами Нижнего Египта стал сгущаться серебристый туман, легкий ветер относил его к самой пустыне, охлаждая усталых солдат и насыщая растения, изнывавшие от жажды.

– А еще, Пентуэр, подумай и скажи мне, – продолжал министр, – откуда наследник возьмет двадцать талантов, чтобы выполнить обещание, так необдуманно данное сегодня армии. Впрочем, откуда бы он ни взял деньги, кажется мне, а наверное и тебе, небезопасным, чтобы наследник делал армии подарки в такое время, когда самому царю нечем выплатить жалованье возвращающимся с востока полкам Нитагора. Я не спрашиваю твоего мнения, оно мне известно, как и тебе хорошо известны самые сокровенные мои мысли; прошу тебя только запомнить то, что ты видел, чтобы потом рассказать в коллегии жрецов.

– А скоро она будет созвана? – спросил Пентуэр.

– Пока еще нет повода. Я сперва попытаюсь обуздать разъяренного бычка при содействии родительской руки. Жаль ведь юношу – у него большие способности и энергия южного вихря. Но если вихрь, вместо того чтобы сметать с лица земли врагов Египта, станет прибивать его пшеницу и вырывать с корнем пальмы…

Министр замолчал. Свита его скрылась в темной зелени аллеи, ведущей к Мемфису.

В это время Рамсес подъезжал к дворцу фараона.

Дворец стоял на холме за городом, среди парка. Там росли диковинные деревья: южные – баобабы, северные – кедры, сосны и дубы. Благодаря искусству садоводов они жили десятки лет и достигали большой высоты.

Тенистая аллея вела вверх – к воротам вышиною с трехэтажное здание. С каждой стороны ворот возвышалось мощное сооружение, вроде башни из песчаника в форме усеченной пирамиды, сорок шагов шириной и высотой в пять этажей. Ночью эти причудливые башни казались огромными шатрами. На каждом этаже у них было по одному квадратному окошку. Крыши были плоские. С вершины одной такой башни дворцовая стража смотрела вниз, на землю; с другой – дежурный жрец наблюдал звезды.

Вправо и влево от этих башен, называемых пилонами, тянулась каменная ограда, вернее, непрерывный ряд одноэтажных строений с узкими окнами и плоской крышей, по которой ходили часовые. По обеим сторонам главных ворот возвышались две статуи, достигавшие уровня второго этажа; у подножия статуй тоже ходили часовые.

Когда наследник в сопровождении нескольких всадников подъехал к воротам, часовой, несмотря на темноту, узнал его. Тотчас же выбежал из пилона дворцовый чиновник, в белой юбке, темной накидке и в парике, похожем на клобук.

– Во дворец уже поздно? – спросил наследник.

– Да, государь, – ответил тот. – Царь обряжает богов ко сну.

– А что он будет делать потом?

– Он соизволит принять военного министра Херихора.

– Ну а после?

– После этого он будет смотреть танцы в большом зале, а затем примет ванну и совершит вечерние молитвы.

– Меня он не ждет к себе? – спросил наследник.

– Завтра, после военного совета.

– А что делают царицы?

– Первая царица молится в комнате покойного сына, ваша же благородная матушка изволит принимать финикийского посла, который привез ей подарки от женщин Тира.[9]

– Есть и девушки?

– Есть несколько; на каждой драгоценностей по крайней мере на десять талантов.

– А кто там бродит с факелами? – спросил царевич, указывая рукой на нижнюю часть парка.

– Это снимают с дерева брата вашего высочества. Он сидит там с полудня.

– И не хочет спускаться?

– Теперь спустится – за ним пошел шут первой царицы и пообещал, что сведет его в харчевню, где пьют парасхиты.[10]

– А про сегодняшние маневры здесь уже что-нибудь слыхали?

– В министерстве говорили, что штаб был отрезан от корпуса.

– А еще что?…

Чиновник молчал в нерешительности.

– Рассказывай, что слышал.

– Еще говорили, что за это ты приказал отсчитать одному офицеру пятьсот палок, а проводника повесить.

– Какая ложь!.. – отозвался один из адъютантов наследника.

– Солдаты тоже говорят, что все это, наверно, враки, – ответил чиновник смелее.