Фарфоровая голова

Вера Петровна побежала в гостиную, включила свет. Здесь никого не было. Рояль белел обнажённой клавиатурой. Тут же появилась Катя в обнимку с Мисюсь.

— Зачем ты играла, мама? — сонно спросила она.

— Что ты дурачишь меня? — возмутилась Вера Петровна. — Сейчас же марш спать! Завтра сама объяснишь соседям.

Катя в недоумении отправилась спать.

— Мисюсь, ты не знаешь, кто играл? — спросила она сквозь сон.

— Не наши, — зевнув, ответила кукла.

А старик Дубосеков писал: «Как часто бывает, что среди ночи вдруг зазвучит рояль. И может, это играет подлинный Скрябин, явный Шопен, и только немногие могут понять ночное искусство…»

Гусиное перо трещало, брызгалось, а старик Дубосеков соображал: «Это ещё надо проверить, какую музыку они исполняют…»

«Я предлагаю эксперимент»

— Я предлагаю эксперимент! — сказал Ледогоров.

— Ну, — вымолвил Карнаух.

— Собираем все головы и ставим в Доме игрушки.

— Ну, ну, — подстегнул Карнаух.

— Столкнём кукол с божками и выявим связь!

— Ну, ну, ну, — с сомнением сказал Карнаух. — В последних налётах головы не замечены.

— Надо убедиться!

Капитан подошёл к стене и мрачно застыл перед картой района. Флажков значительно прибавилось.

— Может, устроить засады в домах? — произнёс он с сомнением.

Ледогоров молчал.

Распахнулась дверь, и тяжёлой поступью вошёл майор Ревунов. За ним появился полковник с поступью лёгкой, но с фамилией достаточно веской.

— Что, соколы, — молвил полковник Чугун. — Шалопая поймать не можете, жила тонка?

— Это не шалопай, товарищ полковник, — осмелился возразить Карнаух.

— Опыта маловато, — пробовал защитить майор Ревунов.

— Так выдай им свой! — грянул полковник.

— А голос?

— Голос молчит, — сказал капитан.

— Я предлагаю эксперимент! — отчаянно выкрикнул лейтенант.

В Матвеевских переулках

Грустно, грустно стало в Матвеевских переулках. Как не таи, а быстро стало известно, что бродит опасный здесь человек, тайком проникает в квартиры, уродует кукол, игрушки.

Осторожно прошлись по домам серьёзные люди, предупредили, чтобы смотрели в оба. Ни слесарей, ни сантехников, ни агентов госстраха не пускать просто так, спрашивать документы. Окна и форточки закрывать, а ещё лучше прятать на ночь кукол, машинки, кораблики и самолёты.

Да что же это творится такое? Кому помешали игрушки? Самый закоренелый преступник, разве он не был розовощёким ребёнком, не строил в песочнице дом, не пускал кораблик по лужам?

Мамы тревожно беседовали по телефону, папы сердито утыкались в газету, а дети каждое утро пересчитывали своих питомцев. Вот заводная собака, вот плюшевый мишка, вот резиновый попугай. И, конечно, были уверены, что охотился за игрушками не человек, а, злодей из страшной сказки. И верили, что, как во всякой сказке, на чудище скоро найдётся управа.

Мисюсь и щеглы

Мисюсь ко всему относилась спокойно. В голове её было пусто, а пустота очень спокойная, уверенная в себе вещь. Не очень-то нравилось кукле путешествовать в тёмном портфеле, но и тут она не возражала, а предавалась раздумьям.

Мысли её были маленькие и простые. «Наши лучше, — думала, например, она, — наши кушают кашу». Ещё она размышляла так: «Катя катает куклу. Красивая Катя».

Катя редко оставляла Мисюсь одну. Например, если бегала в магазин.

— Я скоро вернусь, — говорила она, — никуда не ходи.

Оставшись одна, Мисюсь принималась за любимое дело всех кукол: смотреть в окно и считать птичек.

— Раз, раз, — говорила она, — снова раз. — Другой счёт был ей просто не под силу.

— Раз, раз… — На форточку уселись два серых щегла.

Это были известные нам Ванька и Встанька, покинувшие квартиру лейтенанта. Они зацокали на своём щеглином наречии, с недовольством поглядывая на Мисюсь.

— Все куклы — дуры, — заметил Ванька.

— Голову оторвут, будет знать, — прибавил Встанька.

— И зачем приставили? — Ванька щипнул свою яркую грудку. — Охрану ей подавай!

— Приказ, — сказал Встанька и тоже щипнул.

— Приказ есть приказ, — согласился Ванька.

Чей приказ и как могли щеглы охранять куклу, оставалось пока неясным. Мисюсь же оба щегла понравились. Она похлопала глазками и сказала удовлетворённо:

— Наши.

Старик Дубосеков и Катя

Старик Дубосеков писал: «Как часто бывает, что дети лучше своих родителей. И может, скрывается среди них подлинный Дон Кихот, истинный граф Монте-Кристо, но только немногим дано разглядеть в начинающем ребёнке будущего героя».

Потрещав и побрызгав пером, Дубосеков отодвигал занавеску и поглядывал, не идёт ли Катя. Давно хотелось сказать ей словечко, что-нибудь подарить, но мешала гордость. Ещё подумают Звонарёвы, что сдался упрямый старик.

«До чего же я гордый, — думал он с грустью. — Гордость — фамильная наша черта».

Но вот показалась Катя, и не выдержал старик Дубосеков. Само собой распахнулось окошко, и семейная гордость, птичкой порхнув, уселась на плечо ученицы четвёртого класса.

— Ты, что ли, ночью на рояле играла? — сердито спросил Дубосеков.

— Не я, — ответила Катя.

— Играй, играй, — сердито сказал Дубосеков. — Я даже люблю, когда ночью играют. Я даже в газету писал, чтобы ночью играли.