Фарфоровый солдат

Я сидел и писал тебе в твоей комнате, и вдруг вошла бабушка. Обычно за мной приходит Эмиль. Раз пришла бабушка, значит, что-то случилось. Что я такого мог сделать? Вроде ничем не провинился, если не считать того, что расписывал тебе в тетрадке, что с нами будет потом. Может, я опять написал что-нибудь вслух и обидел тетю Луизу? Бабушка позвала меня вниз.

Все собрались на кухне, разодетые по-воскресному. Сегодня и правда воскресенье, но я никогда не видел, чтобы они так наряжались. Эмиль открыл дверь и сказал, чтобы я вышел. Его ржавый велик разукрашен ленточками.

– Теперь он твой. Мало того, теперь ты можешь ездить на нем, куда захочешь. Мы больше не в оккупированной зоне. Мы свободны.

Не может быть, это сон. Я так долго об этом мечтал, что теперь не могу поверить. Это так же невероятно, как если бы ты вечером пришла пожелать мне спокойной ночи. Нагнулась бы надо мной в ночной рубашке, пахнущей духами Сильвии, и поцеловала в лоб.

Так долго я слышал одно: “Война! Опасно! Немцы! Осторожно!” И хотя в последние месяцы из радио просачивалась надежда, я не могу освоиться с этой радостной новостью.

Эмиль так стиснул меня в объятиях, что больно дышать. У бабушки на глазах слезы, а тетя Луиза улыбается, прямо как невеста на свадьбе. От всего этого на меня повеяло какой-то мятной свежестью. Защипало в глазах. И хлынула лавина радостных вопросов.

Фромюль,

21 марта 1945

Я никак не решусь сесть на Эмилев велик. Эмиль подкалывает меня, напоминает, что ночью под бомбами это у меня отлично получалось. Но теперь, когда велик мой, мне что-то мешает.

Погода все теплее. Еще не настоящая весна, но зима уже дает трещины. Упоительный запах свежескошенной травы.

– Я одолжу велосипед тебе, и мы покатаемся вместе, ладно, Эмиль?

– Ладно. Но чуть позже. Я обещал Луизе сходить с ней на мессу.

Он смотрит мне в глаза, затягивается из трубки и гасит ее. Потом кладет руку на плечо тети Луизы, оба улыбаются и застывают, как на фотографии. Эту картинку я запомню навсегда.

– А ты пока катайся сам. Давай!

– Ты правда идешь в церковь?

– Нет, только провожу ее.

Мы дружно смеемся. И этот смех звучит совсем иначе, чем еще вчера, когда мы были в оккупированной зоне. Сегодня мы перепрыгнули в другой мир.

Седлаю велик со странным чувством – мне неловко, настолько я отвык от воли. Еду сначала потихоньку, как будто пробую слишком роскошное блюдо, которое мне не по карману и не по чину. Лязг цепи напоминает о моей злополучной вылазке. Вот только снег давно растаял и плаща на мне нет. В тени еще чувствуется зимний холодок, но стоит выглянуть солнцу, как ветерок обдает теплой лаской. Я разгоняюсь и, привстав на педалях, мчусь свободным ходом. А потом снова налегаю на педали, пригибаясь к рулю на поворотах.

Мне так здорово на Эмилевом велике, что я почти превращаюсь в Эмиля. Отпускаю руль и все такое. Сколько же я мечтал вот так вот съехать с длинной горки перед фермой!

Солнце бьет мне в глаза, я мог бы крутить и крутить педали, ехать и ехать вперед до самого Монпелье, пока не кончится это длиннющее ненавек. Изо всех сил жму на педали и, кажется, мчусь вспять на машине времени. Захватывает дух. Напрягаются мускулы воображения, поднимают весь северный слой Лотарингии, а под ним – юг, Средиземноморье. Я еду, мама, я сейчас! Уже запахло лавандой, синева неба густеет под ветром. Я еду, папа, я сейчас! И я так рад, что даже не проголодался. Или же берегу пустой желудок для маминого домашнего пюре. Не надо было думать о доме и о пюре – теперь так его хочется, прямо жуть! До Монпелье рукой подать. Я прибавляю скорость, ветер громче шумит в ушах. Ура, вот и два дерева! Мама, я уже тут! Это огромный дуб с раздвоенным стволом. Кто его видит с дороги, сразу понимает: еще минут десять, и покажется Монпелье. Наш мост Жювеналь – он такой же, как до этой проклятой войны. Сначала вверх, до боли в ногах, потом свободным ходом вниз и дальше до самой виллы “Иветта”. Под мостом река Лез. За мостом – ближний лес. Я переехал через Лез и слез с велосипеда. Ноги дрожат. Толкнул калитку – знакомый скрип. Сейчас залезу в свою комнату через окно и нырну в постель. Притворюсь, будто сплю. А ты придешь меня будить. Ты устала, тебе тяжело, до родов осталось всего несколько дней. Вот и твои шаги в коридоре. Я их узнаю среди тысячи других. Похоже на мерное, с легкой задержкой тик-так.

У меня онемели икры, и это вернуло меня к реальности. Монпелье испарилось, снова прорезалась Лотарингия с ее высокими травами. Назад на ферму придется взбираться по склону вверх. Спешу домой, хотя никто меня не гонит. Но я еще не освоился на свободе.

Подъем крутой, я налегаю на педали, привстав с седла. Ноют икры, за долгие месяцы отвыкшие от нагрузки. Какое счастье, когда ноют икры! Ни о чем не думаешь, дышишь вовсю, а вокруг только ветер да белый день. Хвойный запах и солнце в глаза.