Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана

За время, прошедшее после нашей последней встречи, он сильно изменился. Лицо немного вытянулось, стало суше, скуластей, испещренная глубокими морщинами кожа стала бледней, прежними остались только крупные карие глаза, да густые, будто сросшиеся на переносице, брови. И взгляд все тот же, с грустинкой.

Наши глаза встретились. Сахиб шагнул навстречу, мы обнялись и потом долго, долго жали друг другу руки, не находя слов.

Подошел майор Калинин и объявил, что собрал нас всех, чтобы поздравить Сахиба, нашего давнего друга со знаменательным событием — вручением высшего афганского ордена.

Для меня же самой большей наградой было то, что Сахиб жив и снова с нами.

Торжественная часть продолжалась недолго, и вскоре мы с Сахибом смогли поговорить наедине. Я пригласил его к себе в землянку. Когда мы вошли в комнату, то первое, что заметил он, был упакованный в дорогу чемодан.

— Уезжаешь, — догадался он.

— Да, Сахиб!

— Значит это, возможно, последняя наша встреча, — грустно произнес он.

— А я тебе так много хотел рассказать! — он взглянул на часы. — Часа через полтора нас ждет на прием губернатор Пайкор.

— Тогда у нас есть еще немного времени, чтобы поговорить.

Сахиб начал с того, что больше волновало и тревожило его последнее время.

— Знаешь, Виктор, пока я валялся в госпитале, банду, которая издевалась над моими родными, полностью уничтожена. Как жаль, что мне не пришлось приложить к этому руки.

— Не прибедняйся, друг, ведь если бы вы не обнаружили засаду на перевале, нам трудно бы пришлось. Ведь в числе трофеев там мы захватили несколько гранатометов и крупнокалиберных пулеметов, которые могли оказаться у твоего кровника, и тогда нам было бы труднее его уничтожить. Так что и ты, и твои товарищи приняли в разгроме банды самое непосредственное участие…

Гость, соглашаясь со мной, кивнул головой, но в глазах его по-прежнему стояла ни чем не прикрытая горечь.

— Сахиб, — после небольшой паузы, обратился я к афганцу, — я все хочу тебя спросить о твоем пакистанском друге.

— Об Исламе? — Сахиб встрепенулся, в глазах его вновь появился задорный блеск.

— С тех пор, как мы с ним трудились на одной из Кабульских фабрик, прошло много лет. После апрельской революции он вместе с нашей рабочей дружной участвовал в установлении народной власти в Кабульских пригородах. В одной из стычек с душманами был ранен. Пока он лежал в госпитале, наш отряд перебросили в провинцию, потом меня направили в Союз на учебу. Что стало с Исламом, я могу лишь догадываться. По всей видимости, он, узнав о военном перевороте в Пакистане, ушел туда. Он просто не смог бы жить здесь, зная, что Родина в опасности. Вернувшись в Кабул, я всячески старался навести о нем справки. Но напрасно встречал караваны, опрашивал кочевников об Исламе, о нем не было ни слуху, ни духу, — Сахиб замолчал, перебирая янтарные камешки четок.

— Не мог же он так просто пропасть. А ты не пробовал писать в Пешавар, на родину твоего друга?

— Пробовал и не раз, но никакого ответа оттуда так и не получил.

— Неужели он бесследно исчез, а может быть его убили, ведь насколько я представляю, его по твоим рассказам., Ислам и такие, как он, явно не по душе существующему в Пакистане режиму.

Сахиб неопределенно покачал головой и, вытащив из внутреннего кармана офицерского френча сложенный в несколько раз газетный лист, протянул его мне. Я осторожно, боясь разорвать протертые на сгибах листы, развернул газету. Строчки затейливой арабской вязи, группировавшиеся в столбцы, да нечеткие фотографии размещались на шероховатом листе пожелтевшей бумаги. Я недоуменно взглянул на Сахиба, не пытаясь разобраться в арабской азбуке.

— Газету эту я нашел на Хайберском перевале, через который проходит дорога ведущая из Пешавара в Кабул. Газета пакистанская. Видишь, групповая фотография? — я утвердительно кивнул головой. Сахиб показал на стоящего в центре фотографии мужчину.

— Он очень похож на Ислама.

— А что написано под фотографией?

— Написано, что пакистанской жандармерией разыскивается мятежник Ислам из племени Африди, который с группой сообщников ходит по кочевьям и мутит народ.

— Это похоже на него, — продолжал Сахиб, бережно пряча в карман свою дорогую находку.

— Ну, что ж, мне пора, — заключил он вставая.

Крепко обнявшись, мы распрощались.

Через несколько дней прибыли долгожданные вертушки.

С грустью попрощавшись со своими боевыми друзьями, мы быстро заняли свои места и через несколько минут винтокрылые птицы, сделав последний прощальный круг над Маймене, начали набирать высоту. Из иллюминаторов виднелись коричневые соты глинобитных домишек, зеленые купола мечетей и высоких шпили минаретов. В последний раз, окинув взглядом эти афганские достопримечательности, я мысленно, уже навсегда попрощался с политой потом и кровью афганской землей, со своим афганским другом Сахибом.

— Прощай, Сахиб! Я верю, что рано или поздно ты исполнишь свою давнюю мечту, сбросишь надоевшую форму и отведешь свою душу, продолжая дело отцов и дедов, станешь непревзойденным хлеборобом.

Персоналии